Марина Ефиминюк - Берегиня Иансы

Их юные лица, загорелые и здоровые, вызывали у меня чувство глубокого отвращения. Но самое ужасное – оба молодца казались до боли знакомыми. Могу дать руку на отсечение – в прошлом мы сталкивались, и неоднократно. Только где и при каких обстоятельствах – вспомнить не выходило, как ни напрягалась пустая, будто кошель нищего, голова. И от осознания собственного бессилия к ярости приплеталась неудовлетворенность. Я старалась лишний раз не глядеть на сотрапезников, только в тарелку с наваристой чечевичной похлебкой, но как можно было пропустить нескромные комментарии…

– Худая какая, – не унимался первый, – вот и трескает за троих.

И ведь действительно, чем больше я ела, тем сильнее меня мучил голод, как будто внутри поселился ненасытный червь.

Меня привели в дом Старейшин. Тут же дали умыться, выделили одежонку, великоватую, не по размеру сорочку с расшитым воротом и длинную юбку, на голову заставили повязать косынку. Я сделала неуклюжий шаг, и подол тут же обернулся вокруг ног, будто бы в той, позабытой жизни, я никогда не носила женских одежд. Потом меня с торжественностью и осторожностью усадили в крохотной комнатке с большой печью, заполнившей почти треть пространства помещения. Тут же поместились длинный стол, две лавки. На грубых, будто бы на скорую руку сколоченных полках – чугунки да глиняные посудины.

Вокруг, изредка толкая меня упругим задом, суетилась и тем самым досаждала мне уже знакомая дородная женщина. Она со всей возможной тщательностью старалась услужить, а потому то ставила плошки, то убирала. То нарезала горячий, сладко пахнущий хлеб, то отчего-то забирала его прямо из-под рук, так что я даже не успевала и кусочка схватить.

От вида дымящихся картофелин и квадратика тающего масла комнатка закружилась перед глазами.

– Господи, – снова зашептал первый, зачарованно следя за тем, как я за обе щеки запихивала размятую в кашицу картошку, – ну и глазищи у нее. Глянь, какие страшные. Смотрит – как иголкой колет.

– Да ясноокая она! – рявкнул второй, и от его громоподобного вскрика-всплеска у меня зазвенело в ушах, словно я находилась в звоннице, а беруши забыла и теперь глохла от каждого колокольного удара.

Еще хозяйка, как назло, гремела чугунками да ухватом, будто хотела довести меня до белого каления.

Низкая дверь горницы отворилась и заскрипела так, что у меня свело зубы. В комнату скользнула брюхатая кошка, облезлая и худая, с выпирающими ребрами и надутым шариком пузом.

– Иван, а ты слыхал, Катерина поделилась, мол, девка ничего не помнит, – горячо зашептал надоевший толстячок и очередной раз бесцеремонно кивнул в мою сторону.

– Язык у твоей Катерины слишком длинный. И у тебя, Петр, тоже, – кашлянул Иван. – Это не девка, это Берегиня.

– Берегиня, но все равно девка, – согласился тот и закрестился, зыркнув сначала на меня, потом на приятеля и на хозяйку тоже: – Вот те крест, не помнит ничего.

– Петр, замолчи, – пробормотал Иван, краснея.

– Да нет, ты ж посмотри на нее, она совсем на дурочку похожа!

Я прищурилась и шумно проглотила кусок. Слушать мальчишек становилось совсем невыносимо.

– Петька, – Иван покрывался красными пятнами, – закрой рот. Она, может, память и потеряла, да не слух.

– Все ты обидеть норовишь, – надул блестящие мокрые губы его приятель.

Чувство голода у меня вдруг прошло, и живот показался до отвращения набитым. Последняя картофелина и вовсе встала у самого горла, как будто хотела выбраться обратно в тарелку.

Я откинулась на спинку стула и прикрыла глаза. В голове жужжали крохотные железные пчелки, все громче и громче, намереваясь совсем свести меня с ума. Глухо застонав, я растерла лицо.

– Это хорошо, – вдруг снова тихонечко заговорил неугомонный Петр, – что она того. – Он выразительно постучал кулаком по столу, заставив меня сморщиться, как от протухшего моченого яблока. – Мы можем следить за ней по очереди. Никуда не сбежит, она ж не знает, где деревня находится…

– Петр, заткнись, – уже сквозь зубы прорычал Иван.

Мне сделалось смешно.

И вдруг я все вспомнила. В один момент. Память не накрывала, не заставляла захлебываться нахлынувшими мыслями и эмоциями. Я просто открыла глаза, и как будто налетел мимолетный горячий ветер, растрепал волосы, а потом затих, и я уже все знала. Воспоминания неожиданным образом заменили клокочущую внутри ярость. Звуки стихли, и голоса мальчишек вновь превратились в неразборчивое бормотание. Едва различимое, но не ставшее менее досадным.

Петр и Иван – двое мальчиков-Хранителей из отряда Степана Тусанина. Как же он мечтал избавиться от этой парочки и вернуть их обратно в родительский дом! Но ведь нет, они тоже рождены править! А этот старик в храме – Старейшина Иансы. Конечно, именно он выставил нас с Василием Лопатовым-Пяткиным из деревни и тем самым подписал смертный приговор нам всем. Господи, он просто не подозревал, насколько граф душевно болен, как сильно разъела его ненависть. Значит, не все жители скрытой деревни погибли, и кому-то удалось спастись той страшной ночью.

Я усмехнулась, дернув губами. Наверное, стоит поблагодарить Бога: впервые за долгое время обстоятельства складываются в мою пользу! Все думают, что я сумасшедшая, позабыла прошлое. Все к лучшему! По крайней мере пойму, как я здесь очутилась после…

После гибели?

Вот и открылся окончательный смысл слов Верховной. Я прекрасно помню жуткое ощущение бесконечного пространства за спиной, когда сорвалась в глубокую пропасть, и последнее желание: узнать, что случилось бы ПОТОМ. А потом, как оказалось, ничего нет – пустота и невыносимая боль пробуждения. И вот я в деревне Хранителей, за меня отдал свою жизнь дракон Степана. Теперь его душа вернулась к Тусанину. Только успокоится ли Хранитель на том свете? Вряд ли. Наверное, только с моей смертью.

Все к лучшему. Скорее всего, за мной уже начали охоту королевские ищейки. Пусть недолго, но здесь, у Хранителей, я смогу отсидеться. За это время снаружи, во внешнем мире, все поутихнет, а уж потом я спокойно и без неприятностей доберусь до Роси. Неожиданно всплыл образ Николая, и сердце защемило незнакомо, непривычно, даже полный живот свело судорогой. Жив ли?

Нужно выяснить, для чего за мной гнались Хранители. Для чего притащили сюда? Ведь не кормить, холить и лелеять, честное слово.

– Иван! – Я уставилась на мальчишек своим пронизывающим тяжелым взором, заставив их поежиться и позеленеть от конфуза.

– Откуда она знает твое имя? – не слишком вежливо отозвался Петр с удивлением в голосе.

– Тебе повезло, – продолжила я, – ты гораздо сметливее Петра.

– Что она сказала? – ужаснулся румяный толстячок и обиженно фыркнул.