Марина Ефиминюк - Берегиня Иансы

– Нет, – перебил его Петька, зашнуровав наконец сапоги, – надо самим искать. За такие дела нас накажут!

– Дурак, нас и так накажут! – разозлился Иван, даже позабыл про страх, вычисляя, как бы спасти свою шкуру от расправы старших, и выскочил на улицу, только дверь очень жалобно скрипнула.

– Почему нас-то?! Ведь это из-за тебя она потонула! – тоненько заверещал Петька, тяжело кидаясь вслед приятелю.

– Мальчики? – Фекла, прижимая к голой груди ситцевый сарафан, удивленно оглядела пустое помещение.

Поняв, что осталась совсем одинешенька, она почувствовала себя глубоко оскорбленной. Петька, несчастная шавка, носился за ней, напервейшей девицей Иансы, почти год, и вот когда она… Девчонка трясущимися руками, полная возмущения, стала натягивать одежду на пышное молочное тело. Так вот, когда она решила-таки ответить согласием на его – «какие глазки у тебя, мамзель, какие губки», – бе-э-э-э, он вдруг уносится в неизвестном направлении. Какое неуважение! И почему?! Потому что, видите ли, Берегиня у них потонула… Берегиня что?! Какой кошмар!

Феклу бросило в жар, даже испарина на лбу выступила. Об этом должен узнать Старейшина! Немедленно! Она собралась спрыгнуть вниз, чтобы кинуться в деревню и поставить ее на уши, огорошив страшной вестью, но тотчас застыла на месте, увидав худую фигуру в мокрой юбке и рубахе, поднимающую в ярости отброшенный Иваном сапог…

Я резко вскинулась, услыхав шелест на полке под перекрытиями. Какого рожна?!

Полные ужаса, на меня таращились желтоватые змеиные очи рыжеволосой девчонки, испуганной до бесчувствия, а из перекошенного рта высовывались острые кончики черного раздвоенного язычка. Я окинула ее почти ласковым яснооким взором и предупреждающе прижала палец к губам. Та только замотала головой и быстро-быстро забилась в угол, скрывшись из моего поля зрения. Наконец надев сапог на пораненную о речные камни ногу, я убралась с сеновала. Теперь нужно было через лесную опушку вернуться к Оке, чтобы дальше проследить за своими безмозглыми стражами. Ей-богу, не верится, что все идет ровно как я и задумала, даже чудно делается. Какие дети, право слово. Через пару часов мальчишки наконец-то поймут, что я вовсе не утонула, и кинутся меня догонять, уверенные, будто я давно убралась из деревни. Следуя за ними, я смогу выйти на ближайший большой тракт, а там уж понять, где именно нахожусь, труда не составит.

Бедная Фекла выплакала все глаза, она жалась в углу сеновала и страшились даже нос показать наружу. Ужасный взгляд утонувшей Берегини, явившейся ей в назидание, так и пронизывал, колол в самое сердце острой иголкой. Очи мертвые, пустые. Светлые, почти белесые, и черные точечки зрачков. Никогда она таких не видела и никогда их не забудет. Давно уже в крохотное оконце показалось черное небо, давно уже месяц выкатился и серпом висел меж поблескивающих звездочек, а девчонка никак не могла заставить себя спуститься вниз. И мамка, наверное, ищет, по всей деревне кличет. Да только где ж силы найти? Чтобы в деревню вернуться, нужно рядом с кладбищем пройти, а вдруг там опять Берегиня? Боязно, маточка моя, боязно! Захлебнувшись рыданиями, Фекла дала себе зарок, что никому никогда не расскажет об этой нежданной встрече! Ведь Берегиня так приказала.

Несмотря на промозглую погоду и пренеприятный мелкий дождь, беспрестанно сыплющий с хмурого грязно-серого неба, на торговой площади собралась целая толпа любопытствующих и охочих до чужого горя. Новость, читаемая ими на газетном листке, прибитом к рыночной доске, дала бы фору любой другой: бывшего Главного мага Объединенного королевства все ж таки поймали и теперь собирались судить. Не каждый день такое случается! Даже не обученная грамоте чернь, прибежавшая только-только с паперти, с открытыми ртами глазела на непонятные значки, напечатанные свежей типографской краской, но уже успевшие потечь от дождевых капель. Казалось, что столь важная весть соединила всех и заставила затаить дыхание в предвкушении больших скандалов.

Заткнув нос, чтобы не чувствовать смрадное дыхание стоявшего рядом пьянчуги, я с жадностью пробежала глазами по строчкам. То меня в жар кидало, то руки холодели и костенели, то под ложечкой ныло. Николая обвинили в убийстве Давидыва и моем укрывательстве. «Арестованный, – писала девица, скорее всего выпускница какого-нибудь затрапезного института гувернанток, – не хочет открывать место, куда схоронил презренную воровку, убившую в прошлом годе вьюношу, сына купца Копытина, Луиса Копытина». Я досадливо цокнула языком. Найти бы эту умницу да съездить по головке, глядишь, здравых бы мыслей прибавилось. Обзывали меня по-разному, но «презренной», пардон, как сказали бы во Франкии, никогда. «Он де доказывает, будто видел ее мертвой…»

Эти слова я прочитала несколько раз, даже моргнула, не веря. Выходит, Николай действительно последовал за мной, да только нашел мое хладное тело в расщелине. Сердце тревожно сжалось. Что-то внутри подсказывало: ох несладко Савкову пришлось в тот миг, когда он уверился, что я мертва и меня ничто не воскресит.

«Выглядит разжалованный Старший колдун отчужденным и мрачным…»

Старший колдун? Дура набитая – Главный маг. Где же вас, писательниц-то таких, находят? Только перо в руки взяла, а все туда же – печататься в газетных листках, народу «талант» свой выказывать и демонстрировать. Мол, смотрите и радуйтесь, вот какая я пригожая.

«Ему грозит смертная казнь через четвертование – и поделом, не все коту маслице, не все колдунам свобода!..»

Теперь авторша вызвала у меня глухую ненависть, собственно, как любой гонец с плохими вестями. Внизу и имя ее значилось: «Выпускница института благородных девиц Ефиминюк Марина Владимировна». Так и знала – шушера девка-то. Фамилия совсем не благородная, видать, из какого-нибудь глухого торусского села примчалась писульки стряпать. Понаехали тут в наше Объединенное королевство, и не спрятаться от этих перелетных, не скрыться!

– Чего там накалякано? – дыхнул на меня перегаром сосед и шмыгнул носом.

– Казнить его будут, – ответил за меня бородатый купец в высокой соболиной шапке.

Вот чудак, хоть и непогода – духота стояла жуткая, казалось, весь свет задыхался в белом густом тумане испарений, а он в зимней шапке людей смешит. Рожа его с влажными змейками седых волос, выбивавшимися из-под сдвинутой на затылок шапчонки и налипшими на лоб, показалась мне шибко знакомой. На поясе у него висел кошель замечательного бархата и, похоже, совершенно пустой. Потом я неожиданно вспомнила: когда-то я стащила у него кошель, а потом чуть шкурой собственной не поплатилась. Кузьмищевские воришки нагнали меня и тумаков надавали за то, что на их территорию, «презренная», залезла.