Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья

Мирандолу, слегка подталкивая, повели вглубь огромного монастырского комплекса, занимавшего почти два городских квартала. Он не слишком сопротивлялся, только постоянно оглядывался, взмахивая растрепанной каштановой шевелюрой. Кричать он тоже перестал — видимо, догадался поберечь голос до начала судебного разбирательства по его делу.

— Синьор Чезаре? — я не сразу сообразил, что ровный, спокойный голос принадлежит отцу Густаву, на удивление быстро спрятавшего все свое раздражение под обычной величественно-равнодушной маской. — Синьор Чезаре, не уделите мне немного вашего внимания?

— Всегда к вашим услугам, — бездумно откликнулся кардинал, неотрывно смотревший вслед Мирандоле, хотя венецианский посол и его сторожа скрылись из виду, свернув за угол, и сейчас, наверное, шагали по направлению к старому зданию темного камня — одному из бывших амбаров монастыря, нынче переделанном под место содержания нераскаявшихся еретиков. Мысленно я снял шляпу перед своим патроном: удар нанесен безукоризненно, хотя Маласпина еще не осознал всей глубины сделанной им ошибки. — Что желает узнать ваше высокопреподобие?..

— Для начала хотелось бы услышать ваше подлинное имя, — чуть растягивая слова, произносит герр Мюллер. Итальянец запоздало спохватывается, но ничего уже не исправишь, ибо рядом стоят свидетели его поражения и на поросячьей физиономии аббата Гибернова расплывается понимающая недобрая ухмылка. За воротами Клементины ворочается недовольная толпа, упустившая добычу, и чей-то голос с надрывом выкрикивает:

— Папские псы! Святые убийцы! Придет время платить!

Странно, на чешском наречии это звучит куда внушительнее и грознее, чем, скажем, по-французски. Или все оттого, что кричат пугающе близко?

В монастырском дворе продолжает разыгрываться иная драма. Отче Густав невозмутимо подхватывает под ручку Маласпину — опешившего и наверняка ломающего голову над разгадкой, откуда святая инквизиция прознала о его секретах — и увлекает его за собой, по направлению к облетевшей липовой аллее. Мы неторопливо тянемся следом, пока не вмешиваясь, но одно наше присутствие заставляет беднягу кардинала постоянно держаться настороже. Мне удается подобраться поближе, я иду почти в двух-трех шагах от святых отцов, отчетливо различая их голоса.

— Понимаете ли, друг мой, — проникновенно разливается герр Мюллер в своем лучшем стиле, заглазно именующемся «Я так сочувствую вашим бедам и делаю все для вашего блага», — дело даже не в том, что вы уже полгода злостно морочите головы пражскому и ватиканскому клиру. Чезаре Маласпина, Луиджи Маласпина — в сущности, имена не имеют решающего значения. По молодости лет вы не устояли перед искушением, поддались соблазну, воспользовались подвернувшейся под руку возможностью возвыситься, выбраться из безвестности... Да, это грех, великий грех, и тем более ужасающий, что он совершен духовным лицом, однако...

Отец Густав делает многозначительную долгую паузу. Маласпина не отзывается, поддевая кончиком остроносого сапога смерзшиеся комки опавших листьев.

— ...Однако любой грех может быть искуплен и прощен, — забрасывает свой крючок господин легат.

Итальянец продолжает молчать. Поглядеть со стороны — двое святых отцов погружены в благочестивейшую беседу. Небось, обсуждают избранные места из «Суммы теологии» Фомы Аквината.

— Вы наверняка полагаете, будто я желаю вам гибели и унижения? — отец Густав меняет тактику. В ход идет другое оружие, под названием «У меня нет от вас никаких секретов». — Напрасно, напрасно, синьор Чезаре. Или вам больше нравится — Луиджи? Скажу больше — в нынешние непростые времена нам, недостойным сынам великой матери, как воздух необходимы люди наподобие вас: молодые, предприимчивые и знающие, к чему они стремятся. Вы неплохо начали свой долгий и трудный путь к вершинам.. Скажу больше, я испытываю восхищение вашим упорством и целеустремленностью. Прага — очень коварный и неприступный город, но вам удалось подчинить его себе, что бы там не утверждал отец Якуб...

— Чего вы хотите? — тихо, однако очень отчетливо спрашивает Маласпина. — Ладно, признаю, я выдал себя за собственного дядю и занял его место. Что дальше? Церковный суд, лишение сана или?..

— Зачем же так сурово? — добродушно ворчит герр Мюллер, и на миг даже я верю в его искреннее стремление помочь оступившемуся собрату. — Конечно, нам придется вынести вам порицание, наложить тяжелую епитимью, иначе немедля отыщутся желающие последовать вашему пагубному примеру. Не думаю, что грядущее наказание окажется чрезмерно строгим, особенно если вы добровольно...

— Может, хватит ходить вокруг да около, ваше высокопреподобие? — резко обрывает собеседника Маласпина, по-прежнему разглядывая россыпь опавшей листвы. — Вы отлично знаете, что можете сейчас завить меня веревочкой или заставить квакать при слове «лягушка». Добивайте, не стесняйтесь. Что вам от меня нужно?

— Коли предпочитаете откровенность, будем говорить откровенно, — напускная снисходительность отца Густава улетучилась вместе с холодным осенним ветерком. — Я хочу получить ясные и четкие ответы на кое-какие, весьма интересующие меня вопросы. В том числе мне хотелось бы знать: какого рода связи налажены между венецианским посольством и его светлостью Генрихом Матиасом фон Турном, подробности так и не раскрытого исчезновения наместника фон Клая, и, наконец, я желаю самым подробнейшим образом обсудить с вами личность некоего Аллесандро делла Мирандолы, а также женщины, которая нынче считается его женой. Это для начала.

— Взамен, надо полагать, вы позволите мне время от времени выходить в город якобы без надзирателей из числа ваших швейцарских ландскнехтов-головорубов и продолжать смиренно разыгрывать роль кардинала Праги? — в голосе Маласпины прозвучала столь едкая горечь, что, обрати ее в алхимический раствор, она без труда прогрызла бы любой металл. Итальянец остановился, заставив весь следовавший за нами процессионный хвост замереть и срочно изобразить увлеченные светские беседы. Я успел вовремя юркнуть за ближайшую липу.

— При ваших обстоятельствах приходится довольствоваться малым, — пожал плечами герр Мюллер. — Впрочем, я вас не тороплю. Ступайте, подумайте, посоветуйтесь со своей душой... или с друзьями, например, с мадам Мирандолой. Бедная женщина наверняка нуждается в утешении. Нашу познавательную беседу мы продолжим завтра. Кстати, в ней обязательно примет участие синьор Аллесандро. Начнем, скажем так, около полудня. Постарайтесь придти вовремя, чтобы не пришлось высылать на ваши поиски десяток, как вы изволили выразиться, «головорубов».

И полномочный папский легат удалился, в своем разлетающемся черном плаще с белым подбоем в самом деле похожий на огромного ворона. Крики и свист за воротами стихли: студенты отлично понимали, что штурмовать Клементину полезет только безумец, а драть глотку перед запертыми створками бессмысленно. Многострадальный кардинал еще немного постоял, еле слышно бормоча что-то себе под нос, затем внезапно развернулся и зашагал по направлению к собору. Меня он не заметил.