Тереза Эджертон - Ожерелье королевы

Родарик, казалось, без слов догадался, о чем думает Вилл.

— Я очень высокого мнения о Лиллиане. Если она устанет от обычных здешних развлечений — сплетен, флирта и политики, может быть, она захочет воспользоваться моей библиотекой или принять участие в любом другом разумном времяпрепровождении. Я буду рад ее обществу. — Он заметил, что Вилл все еще хмурится. — И я понимаю, что у вас были совсем другие планы. Я не просил бы от них отказаться, если бы это не было совершенно необходимо. Я знаю, как много вы потрудились за последние месяцы. И мне очень жаль, что приходится требовать от вас таких жертв.

— Понимаю, — сказал Вилрован. Он начинал чувствовать, что злая судьба намеренно и неизбежно обрекает на провал все его попытки сблизиться с Лили. Но ребенок, которого носит Дайони, будет наследником престола и поэтому вдвойне дорог для всех. Вилл выпрямился и ловко отсалютовал. — Для меня большая честь служить королеве.

— Спасибо вам, Вилрован. Я обещаю, что вы не сочтете меня скупым или неблагодарным. Если нам удастся добиться того, чтобы все наши беды закончились благополучно, вам сложно будет придумать просьбу, которую я не захочу удовлетворить. Конечно, если, — со вздохом добавил Родарик, — через пять месяцев, когда ребенок родится, я вообще буду иметь возможность кого бы то ни было награждать.

В Винтерскаре лето было в самом разгаре, в это время город круглые сутки купался в лучах света. Кафе и кофейни не закрывались совсем, оперы и спектакли начинались в театрах сразу после полуночи, а улицы Тарнбурга двадцать два часа в сутки были заполнены гремящими экипажами и бесшумными паланкинами, беспечными, легкомысленными и легконогими толпами гуляк в легких летних атласных и муслиновых одеждах, направляющихся со званого обеда в театр или на бал пешком — как можно спать, когда на улице так тепло и светло?

Даже когда солнце ненадолго скрывалось за горизонтом, трудно было отдыхать, зная, как скоро день вернется во всем его великолепии. Лучше подремать душным полднем, когда жара и физическая усталость от такого количества веселья берут свое и заставляют сладко клевать носом. Люди расходились по домам на время недолгих сумерек, но факелы и лампы никто не тушил.

Закатное затишье как раз опускалось на город, шум и толчея экипажей стихли, когда король Джарред в глубокой задумчивости шел по освещенному свечами дворцу.

В тамбуре своей спальни он застал двух пажей; разлегшись на полу, они играли в бирюльки из слоновой кости. При приближении короля мальчики оставили игру и вскочили на ноги. Их белые парики сбились набекрень, синие атласные штаны помялись и перепачкались на коленях, они повесили головы, то ли потому, что их застали за такой детской игрой, то ли потому, что им давно пора было спать. Ему пришло в голову, что надо что-то сказать, ведь он за них отвечает.

— Мы сыграем в карты, — решил он наконец, вспомнив, что Зелена иногда играла в карты со своими пажами. — Это занятие… более подобает джентльменам.

Мальчишки были рады, хотя, наверное, и удивились. Они принесли карты и придвинули стулья к столику у зарешеченного окна, где как раз взошла луна. И почти час Джарред играл с ними в «Соседа-попрошайку» и в «Пой, птичка, пой», до самого рассвета, когда пришел доктор Перселл.

— Вы посылали за мной, я знаю, — старик выглядел несколько виновато.

— Ничего срочного. Я велел вас не беспокоить, если вы отдыхаете. Но раз уж вы пришли, поздравьте меня. Я справился с той маленькой трудностью, которую мы с вами ранее обсуждали.

— Справились? — спросил философ. — Вы говорите о юной леди?

Джарред отослал пажей, им все равно уже давно пора было спать.

— Я дословно последовал вашему совету, — поведал он Перселлу, когда они остались наедине. — Ну, вы и сами знаете, что я сделал. Мадемуазель переехала сюда. А ее родственники просто наводнили Линденхофф.

— Да, это я помню, — подтвердил Перселл. — И каков результат?

— Она явно убеждена, что быть королевой просто невыносимо. — Джарред взял со стола карты и задумчиво их перетасовал. Колода была причудливая, масти называюсь червями, розами, рубинами и кинжалами. — Потому что хоть я и не говорил с ней о нашем будущем с того самого случая, я все-таки… немного флиртовал с ней. Ничего серьезного, пара поцелуев, которые ей чрезвычайно не понравились.

Он страдальчески улыбнулся, вспомнив, какой холодный прием встретили его поцелуи. Сейчас он мог улыбаться, хотя в тот момент ему было совсем не смешно. Но Джарреду часто казалось, что с ней и без нее он — это два разных человека.

— И когда я понял, как она к этому относится, мне пришло в голову, что, если я притворюсь совсем тупым, если стану настаивать, возможно, это поможет воспитать в ней неприязнь ко мне.

— И это помогло?

Джарред открыл карту — даму червей. Позабавленный таким совпадением, он просмотрел всю колоду и нашел валета кинжалов.

— Хоть это и задевает мое самолюбие, я должен признать, что добился небывалых успехов. Более того, она влюбилась в своего красавчика-кузена, как вы и предсказывали.

Перселл подошел к мраморному камину и внимательно рассмотрел свое отражение в позолоченном зеркале над ним.

— Джмель, Ваше Величество, или Змадж? Признаюсь, я их с трудом различаю. — Доктор слегка поправил шейный платок. Получив приказ короля явиться, он одевался наспех.

— Змадж. Я должен вам сказать, Френсис, что близко не подходил к особняку Дэбрюлей уже больше месяца, а мадемуазель пропускала уроки с лордом Виттлсбеком в Архиве. Естественно, я заподозрил правду. А когда сегодня я встретил юную леди со Змаджем в городе и они оба выглядели виновато, будто я застал их врасплох, я понял, что план удался.

И даже если к облегчению примешивалась ревность — это все-таки было облегчение. Облегчение, что его сказочный дворец будет принадлежать ему одному, что добрые старые ритуалы, такие вечные и однообразные, останутся нетронутыми. И более всего: облегчение, что черноглазая иностранная красотка и ее причудливая родня не будут больше ни во что вмешиваться.

— Все это в высшей степени приятно, — сказал философ, — и вы можете поздравить себя с тем, что о помолвке не было объявлено, что вы не написали никому из своих родственников, что такая помолвка возможна, — и он выжидающе посмотрел на короля. — Когда вы собираетесь обсудить это с юной леди?

Джарред отложил карты.

— Я отправляюсь к ней послезавтра. После того как мы столкнулись в городе, она прислала мне письмо, приглашая приехать либо шестого, либо десятого, когда ее тетя будет в отъезде. Мне кажется, Френсис, она попросит меня вернуть ей свободу. И естественно, я собираюсь ей уступить. — Он понимал, что все еще существовала опасность заново раздуть пламя уже угасшей было страсти, но этот последний разговор казался ему просто необходимым.