Тереза Эджертон - Ожерелье королевы

— Это могло случиться с любым из нас; именно так — просто перестать дышать. Особенно в этом доме. — Короля удивила неожиданная решительность, которая блеснула в ее глазах. — Но это не случится с мной и этого не случится с теми, кого я люблю.

Ее пальцы потянулись к ожерелью, рассеянно потрогали кристалл-подвеску. Глядя на это, Джарред почувствовал, как кровь леденеет в его жилах, а сердце в груди бьется неровно. Ис смотрела него, как будто что-то соображая.

— Как удобно, что вы сегодня здесь. Удобно… но вот можно ли это назвать удачей — для вас или для меня?

В кромешной тьме ничего нельзя было понять. Когда Джарред наконец пришел в себя, он обнаружил, что лежит в полумраке на огромной кровати с пологом в незнакомой комнате.

Он вяло приподнял голову и прислонился к жесткому валику, чтобы оглядеться. Окна закрывали тяжелые занавеси, и единственная свеча почти совсем догорела на столике у двери. Когда он приподнялся на локтях, чтобы получше осмотреться, он тут же наткнулся на собственное призрачное отражение в очередном высоком зеркале.

Накатившая слабость буквально придавила его к кровати. Когда головокружение прошло, он все еще чувствовал себя слабым и опустошенным. Как он сюда попал? Ему смутно припоминались холодные поцелуи в темноте, слабое, дразнящее воспоминание о том, как жемчужное ожерелье скользило по обнаженной коже, обвилось вокруг запястий, стянув их вместе, а потом…

Его бросило в жар, потом в холод, когда былые ощущения неожиданно вернулись к нему: страсть, от которой плавились кости и огнем горел каждый нерв. Темное желание, жажда, которая только возрастала, сколько он ни пытался ее утолить. Конечно, ему это только приснилось, но какой потрясающий сон!

Постепенно он осознал, что не один в комнате, что в ногах кровати сидит на стуле худенькая девушка в черном.

— Что со мной случилось?

— Вам стало плохо, Ваше Величество, но теперь вам уже лучше, — произнес тихий дрожащий голос.

Джарред лежал еще некоторое время, уставясь в пустоту, пока вдруг не понял по ее быстрому дыханию, что Ис плачет.

— Вы несчастны, — сказал он. Почему-то королю показалось, что это из-за него. — Я что-то сказал или сделал не так?

— Так вы… не помните? О сэр, что же будет со мной, если вы не сдержите своих обещаний, если все, что вы сказали мне, — только пустые слова? Неужели я сама непоправимо разрушила свою жизнь?

Так это был не сон. Поцелуи, извращенное удовольствие от боли — все это действительно было. Он с трудом сел, но все вокруг еще плыло. Он мог только лежать и бессильно слушать, как она плачет. Так горько, что у него сердце разрывалось.

Ис душераздирающе всхлипнула.

— Наверное, я сама виновата. Я, должно быть, дала вам повод думать… но ведь, в конце концов, мы уже четыре месяца, как тайно помолвлены. Неужели я не права, что позволила этому случиться.

Этого он вынести уже не мог.

— Нет. Нет, ваша жизнь не разбита, мадемуазель. Уверяю вас, я чувствую к вам только глубокое уважение и искреннюю привязанность. И, как вы и говорите, — мы поженимся.

Джарред закрыл глаза. Слова были произнесены, он не смог бы взять их назад теперь. Больше всего его беспокоило то, что он не чувствовал сожаления.

Во всем городе, во всех модных салонах и кофейнях поразительную помолвку короля — еще не объявленную официально, но уже ни для кого не являющуюся тайной — обсуждали без конца. Одетые в шелка леди перешептывались о ней за кружевными веерами, денди говорили о ней над бокалами ледяной лакричной воды в кафе. Сплетни и слухи передавались с газетами и портвейном в каждый клуб, подавались на серебряных подносах и расписных фарфоровых тарелочках вместе с вечерним чаем. За ужином скандал добавлял остроты каждому блюду.

— Вы только подумайте, — говорили женщины, — какая-то выскочка!

— Вы только подумайте, — говорили мужчины, — она, конечно, красавица, конечно!

Однако в Линденхоффе эту тему обсуждали напряженно и за закрытыми дверьми. В течение нескольких дней возникали самые фантастические догадки, но потом Джарред созвал своих советников, министров и несколько высокопоставленных придворных. Запершись с ними в зале совещаний, где стенные росписи обманывали глаз и заставляли помещение казаться больше, он официально объявил о своих намерениях.

Как он и ожидал, новость вызвала потрясение и смятение, а затем последовали многословные и энергичные протесты. Король внимательно выслушал все, что ему сказали, но остался непоколебим, он считал, что поступает согласно законам морали и был настроен сделать то, что следует.

— Но, Ваше Величество, о юной леди так мало известно, — сказал премьер-министр. В этой комнате без окон он казался раскрасневшимся и разгоряченным в своих легких одеждах. — Правильно сказать, что о ней вообще ничего не известно.

— Все, что вам следует знать, и единственное, что имеет значение, — это то, что я уже поклялся своей честью. А кроме того, она достаточно благородного происхождения, безупречно воспитана и у нее незапятнанная репутация.

— Несомненно, юная особа вполне добродетельна. Но ее считают чрезвычайно эксцентричной. — Это уже президент сената Винтерскара. — Она окружает себя прислугой из гоблинов, а вы подумали, сэр, о том, как отреагируют ваши собственные слуги, если она привезет своих гоблинов в Линденхофф?

Джарред чувствовал, что ему все труднее сдерживаться. Споры продолжались уже несколько часов, все возможные аргументы уже были предъявлены и отвергнуты, а теперь все просто повторялось по второму кругу.

Он вцепился в ручки белого с золотом кресла.

— Я не для того созвал вас сюда, чтобы обсуждать моих слуг. И вашего разрешения мне, чтобы жениться, тоже не требуется — хотя, признаюсь, я надеялся получить ваше благословение.

— А ваш наследник? — напомнил президент. — Вы уведомили лорда Руперта? Это определенно будет для него большой неожиданностью и даже, прошу прощения, большим разочарованием.

— Вряд ли, — холодно ответил Джарред. — Будучи кузеном моего отца и, можно сказать, представителем старшего поколения, лорд Руперт вряд ли надеялся, что я скончаюсь раньше него.

Президент отступил на шаг, вынул шелковый платок и вытер лоб, но на его место выступил еще один чиновник.

— Сэр, я никогда бы не подумал, что мне придется напоминать королю о его долге. Ваши указы всегда были так разумны, ваши суждения — справедливы, никто не смог бы обвинить вас во взбалмошности или равнодушии, когда дело касается блага вашего народа. Но у вас есть и другая обязанность, к которой не следует относиться легкомысленно, — дать стране достойную преемницу милостивой и прекрасной…

Приступ негодования заставил Джарреда вскочить на ноги.