Рихтер - Хроники Торинода: вор, принц и воин

Он выпалил все на едином дыхании и снова уставился в свой угол. До Ольга донеслись приглушенные подушкой всхлипывания, и он запоздало понял, что Элиа плачет.

– Да, я злюсь,- признался он. Потом дотронулся рукой плеча Элиа,- Не реви. Ты не виноват, что мой отец останется неотмщенным, просто главарь тех разбойников, он исчез. Он убит, или скрывается где-то, не знаю… Не реви, слышишь. Ты выздоровеешь, и мы поедем к морю, сядем на корабль до Торинода, и ты найдешь своего оружейника. Только перестань плакать, я тебя прошу!

Элиа с удивлением услышал в голосе Ольга мольбу.

– Ты же мне не веришь,- выпалил он, поворачиваясь, и вдруг с удивлением обнаружил, что Ольг, суровый и воинственный Ольг, вытирает кулаками крупные, блестящие как алмазы слезинки,- Ой, Ольг, ты чего?

– Ничего,- буркнул Ольг, отворачиваясь. Объяснять он не любил и не умел, да и сам, если честно, не знал, почему вдруг из глаз полились горькие соленые слезы,- Просто я очень устал, Элиа, понимаешь?

– Не очень,- сказал честный Элиа.

Тан невесело усмехнулся, усмотрев в наивном ответе свою ошибку. Но как объяснить, что он делал все те дни, что Элиа провел в счастливом забытьи. Что он устал и вымотался, что никто из старых отцовских друзей не рвется помогать ему искать вождя тех, кто разорил его замок, и что нет больше замка Нарит, есть лишь сожженные руины посреди болот. И нет больше цели в жизни, нет больше ничего, душа умерла. Ольг впервые в жизни задумался о самоубийстве, но отбросил эту трусливую, недостойную воина и бойца мысль.

– О чем ты думаешь?

Тихий голос Элиа, чуть хрипловатый после болезни вернул его из того страшного дня в ночную комнату, освещенную тонкой свечой. Пламя играло на темно-рыжих волосах мальчика и отражалось в блестящих карих глазах, и Ольг ощутил непонятную нежность к этому потерянному, как и он, существу. Вот ведь, с усмешкой подумал он, как непостижимо может повернуться судьба, чтобы полусумасшедший, витающий в своих грезах сын конюха стал той единственной нитью, что отныне связывает его с жизнью.

– Ни о чем, Элиа. Скоро ты выздоровеешь, и мы поедем к морю. Ты когда-нибудь видел море?

– Не помню.

– Оно похоже на тебя. В том, разумеется, случае, когда ты не ревешь. Тогда ты становишься похожим на водопад.

– Я не буду больше плакать,- обещал Элиа. Потом вздохнул грустно, и решительно спросил,- Ты правда веришь мне? Если нет, я не вправе заставлять тебя идти со мной.

– Разве у меня есть выбор? – спросил Ольг,- Отличная мы компания: тан без замка, и король без королевства. Но я хоть умею выживать, а ты что без меня бы делал?

– Не знаю. Шел бы один. Ты знаешь ту солдатскую песню:

Неважно куда, неважно когда,

Есть цель у нас впереди.

Нам ясно, что мы не придем в никуда,

И каждый свой день мы в пути.

Ольг прищурился и подхватил:

– На запад или на восток,

На север или на юг,

Лишь бы глаза глядели вперед,

Лишь бы рядом был друг.

Снова кружились снежинки в бешеной круговерти, и завывал, как стая голодных волков, ветер за окном, но в большой комнате постоялого двора было жарко натоплено и шумно. В камине бушевало пламя, и Элиа завороженно наблюдал за язычками огнями. В игре искр ему виделись то сцены сражений, то чьи-то сердитые лица, напоминающие лицо Ольга, каким он иногда бывал. Да если честно сказать, каким он бывал почти всегда. Элиа иногда сравнивал Ольга с близнецами, они ведь были ровесники, но всегда приходил к мысли, что сын тана выглядит на фоне вечно смеющихся, беззаботных озорников-братьев почти стариком. Он чем-то походил на отца Элиа, внешне строгого, но внутренне – о чем знали все его дети – доброго человека. Но было в юном тане и что-то, что настораживало даже доверчивого и привыкшего всем верить Элиа.

– Он из тех людей, что меняют мир,- сказала Кирен, хозяйка постоялого двора без названия, того самого, где они тогда остановились и так и не уехали, сначала из-за болезни Элиа, потом… Элиа даже и не знал почему. Просто Ольг, которого он негласно признал за лидера, сказал, нахмурившись, когда Элиа завел разговор о том, что пора уходить:

– Сейчас зима. У нас почти не осталось денег,- потом добавил, заметив гримасу на лице мальчика,- Мы уйдем весной, сразу же, как потеплеет. Даю слово.

Эти слова успокоили Элиа. Ольг, сын тана и тан по наследству, никогда не нарушал своего слова. Может быть потому, что у него больше ничего не осталось кроме чести. Элиа иногда думал об этом, но теперь у него совсем не оставалось времени на размышления: он помогал хозяйке постоялого двора в работе. Кирен не брала с них денег за комнату и еду, но вечерами Ольг утихомиривал чересчур буйных посетителей, а он разносил посуду и помогал убираться. Работать было нетрудно: почему-то при виде Ольга даже у самых пьяных пропадало желание шуметь, а юркий Элиа быстро справлялся с уборкой. Это было странно, но порой Элиа замечал между таном и трактирщицей нечто вроде тайного сговора: будто они знали друг о друге больше, чем желали показать окружающим. Внешне это не было заметно, но он и раньше видел те вещи, которые оставались незаметными для других. И не видел того, что для остальных было очевидно, поправил он себя горько. Он каждую ночь видел страшные сны, но – как ни старался – не мог вспомнить лица родных. В памяти остались какие-то мелочи: маленькая тряпичная кукла Лин, любимый стол близнецов, материнское парадное платье яркого красного цвета и отцовские книги. Но лица оставались будто в тумане. Элиа боялся этого, он не хотел забывать, но ничего не мог поделать. Говорить об этом Ольгу не хотелось – тан вряд ли понял бы. Иногда Элиа вообще не верил, что Ольг знает о таких вещах как любовь, дружба, семья. Ольг хорошо знал о ненависти и мести.

– Почему так? – спросил он как-то у Кирен. Она ответила не сразу, тщательно взвешивая то, что хотела сказать.

– Он знает,- произнесла она после раздумий,- Но ему трудно признать в себе такую слабость. Всегда было трудно признать.

Элиа отошел, а когда вспомнил эти слова позднее, понял, что его удивило. Кирен говорила так, будто знала тана много лет. И очень не любила все эти годы. Когда он сунулся с вопросами к Ольгу, получил лишь вежливо-аристократичную просьбу не лезть не в свое дело.

И именно поэтому Элиа решил докопаться до всего сам. И именно за эту привычку его всегда ругали родители и – иногда – братья, потому что он, как правило, находил истину.

– … И тогда Таниэль Храбрый победил страшного дракона, одним ударом отрубив его огнедышащую голову. Голова покатилась вниз и пропала в недрах пещеры, а прекрасная принцесса очнулась и вместе с героем вернулась домой. А о драконах в той стране больше никто никогда не слышал,- закончила Кирен, одновременно довязывая шерстяной носок,- Вот, Элиа, держи.