Игорь Смирнов - Гармана

— Что за разногласия, эрат?

Пустынник уселся на прежнее место.

— Их много, — сказал он. — Но не будем об этом. Главное сейчас то, что внушение Ремольта закончилось, и теперь от каждого гармана требуется решать все задачи самостоятельно — не так, как это выгодно гнофорам. Ремольт отучил нас думать, гнофоры хотят заставить нас мыслить по-своему.

— Вы не верите им, эрат?

Урс Латор ответил не сразу. Глаза в темной щели точно погасли.

— Отвлечемся немного, — сказал он наконец. — Вы хорошо знаете нашу историю от Ремольта?

— Да, эрат.

— И видите те перемены, которые произошли?

— Н-не знаю…

— А они огромны, Никор! Если при первых примэратах все владели всем, все были равны, то теперь — ничего похожего. Мы утопаем в роскоши, не созрев для этого ни умом, ни сердцем. Землепашество в деревне и труд в городе, способствовавшие сохранению простоты нравов, теперь являются уделом рабов и небольшой части самих гарманов, таких же обездоленных, как и рабы. Любовь к отечеству, ревность к общественному благу истощились пороками гарманов. Мы ныне заражены ими, они душат нас. Страной управляют неправосудные, мздоимные вельможи, которые, пользуясь властью, нарушают законы и похищают достояние народа…

О, если бы богатство было человеком, я бы убил его! Разве ложка чувствует вкус каши?.. Мы построили себе сказочное окружение не благодаря своему умственному развитию, а подчиняясь воле Ремольта, и поэтому не сумели как следует наладить свою жизнь, сохранить непритязательность предков и тем упрочить дни радости. Обычные труженики — уже не простые труженики, а хозяева рабов и скоро роскошь также омрачит им голову и оледенит сердце, ибо довольство и богатство, не уравненные с духовной культурой, подавляют добрые чувства, делают человека черствым и недоступным для тех, кто нуждается в помощи.

Восстание рабов на юге Гарманы — доказательство нашей слабости и обреченности рабовладения. Было время, когда мы с радостью передавали наши достижения заморским друзьям, государства эти потянулись к культуре и знаниям, но ведь все, решительно все гарманское они перенять не могли, иначе лишились бы своей самобытности, как, может быть, ее лишились мы из-за вмешательства Ремольта… По-видимому, существуют такие законы жизни, которые сильнее любого принуждения. Вот почему, наверно, остались у нас от предков мечи, копья, луки со стрелами, кое-что из старой, удобной одежды. Роза не согласится стать дубом, хотя он и ближе к солнцу.

— Ремольт был создателем, — тихо, как бы самому себе, сказал Никор. Но Урс Латор услышал его.

— Да, — тут же отозвался он, — однако Ремольт создал из нас верхохватов, которые назавтра позабудут все, что знали сегодня. Не забудем, пожалуй, только богов и злых духов, подкинутых нам для того, чтобы видеть разницу между добром и злом.

— Вы против богов, эрат?

— Думаю, человек сначала должен поблуждать в религиозном тумане, перебеситься в войнах, прежде чем дорасти умом до высокой культуры и великих знаний. Конечно, слепая вера притормозит всеобщее движение, но знания все равно будут расти и шириться, ибо никакими цепями не удержать ход времени… Жаль только: время это пробежит мимо, пока мы будем бороться с нашим несчастьем.

— И что же нас ждет? — осторожно спросил Никор. Синий Пустынник склонился над столом, потом, взявшись за голову, отошел к разлому в верхней части стены.

— Ничего, — сказал он наконец слабым голосом, — если люди стойко перенесут выпавшие на их долю испытания.

— В последнее время я стал замечать раздражительность, непонимание простых вещей, частую головную боль… Это начало?

— Да. Но все скоро пройдет, все войдет в норму. Главное — не поддаваться тому, что будет тянуть назад. Хотя наиболее слабые поддадутся, Никор. Среди них будут ученые и гнофоры, будут великолепные мастера, ремесленники, ваятели, землепашцы… Они забудут, что знали благодаря внушению, и мы не сможем восстановить их достижения… Они или другие, не сумевшие противостоять падению, могут уничтожить великие завоевания культуры, и потому необходимо завоевания сберечь для будущих поколений. От нас потребуется много усилий и много терпения… Однако вы, кажется безучастны к моему зову, эрат?

Никор виновато вскинул глаза и тут же отвел их в сторону.

— Н-не знаю…

— Так… А ведь при Арисе Юрконе вы были не только смелым, как говорят, но и преданным делу первых примэратов. Что же с вами случилось, Никор?

Никор молчал. Не признаваться же этому властному незнакомцу в своем страхе перед гнофорами, в отходе от борьбы дабы выжить. Унизительнее всего сознание правоты Пустынника, хотя говорит тот слишком уж по-ученому и туманно. Вот у гнофоров все ясно: они обещают жизнь и ограждение от всяких бед. Латор же не предлагает ничего, кроме отдаленной надежды на будущее. А какое оно, это будущее?

— Не понимаю вашего молчания, Никор, — прервал мысли тихий голос. — Надеюсь, служители неба не успели заставить вас думать по-своему?.. Уж не собираетесь ли вы стоять в стороне и оберегать свою жизнь ценой совести?

— Я не предатель! — вырвалось у Никора. Он вскочил с места. — Я никогда не был предателем! На моей совести нет ни одной жертвы, руки мои чисты, эрат!

— Если бы было иначе, я бы не разговаривал с вами здесь. Я хочу вернуть вас на прежнюю, честную дорогу, Никор. Она трудна и опасна, однако необходима для Страны. Поймите: скоро все гарманы, верные делу первых примэратов, поднимут мечи против наместников богов и Маса Хурта — и победят в этой борьбе!..

— Боги! Какая еще борьба? — простонал Никор. — Ну враждовали раньше, дрались за власть, а теперь же власти примэратов нет!

Урс Латор покачнулся и прислонился к стене.

— Есть более опасная власть, — тише обычного произнес он, — и ее… надо сбросить с плеч народа…

Пустынник болен. Болен, пожалуй, серьезно. Никор не раз подмечал, как он держался за голову, голос его понижался чуть ли не до шепота, дыхание становилось учащенным и прерывистым. Никор окончательно убедился в своем подозрении, когда его таинственный собеседник отошел в темноту полуразрушенного помещения, выпил какого-то снадобья, потом снова прислонился к стене и облегченно вздохнул.

— Мне нужны надежные люди, Никор, но вижу…

Через разлом посыпались мелкие камни и песок. Чья-то неясная тень метнулась на слабо освещенном полу. Урс Латор на мгновение замер, затем выхватил меч и бросился по груде обвалившихся камней к этому разлому. В комнату вбежали его люди.

Никор заблудился в запутанных ходах и долго шел наугад, а когда, наконец, выбрался наверх, прежде всего увидел коня, потом Латора. Пустынник сидел на обломке колонны и слушал старика Рама, стоявшего рядом с виноватым видом.