Игорь Смирнов - Гармана

Гнофоров освобождать он, конечно, не стал бы. Они намереваются отправить в страну теней всех неверующих — живых людей! — для утверждения своего невиданного могущества. Разве это не чудовищно? Разве нельзя бескровно решить тот вопрос, который навяз в зубах?

Понятно, на свете есть и всегда будут самые разные убеждения и способы их отстоять, однако не обязательно лишать людей жизни! Видимо, можно отыскать другие пути, например, силу слова… Хотя убеждать в том, чего нет, вряд ли разумно, и вряд ли скоро поверят люди в пустое место, именуемое богами. Гнофорам боги нужны, как воздух, а вот нужны ли они народу? Наивно в такое-то время верить во всемогущих! Всемогущим может стать только человек с его знаниями и щедрым опытом предков — так говорил мудрый Монк.

Ловко и с умом используют служители неба любое непонятное явление в свою пользу. Тот же Ремольт. Гнофоры с завидным упорством растолковывают людям, что главный бог облюбовал священную землю Гарманы для избранного им народа и всеми силами учил народ мудрым деяниям и без устали помогал ему, чем мог. Но многие отрицали его, как бога, и он решил наказать их, лишив своей помощи и советов, и вернет свое расположение не раньше, чем они поверят в него, следуя тем благим путем, какой указывает он через своих наместников на земле…

А смутное время коснулось и святых отцов — и среди них появляются рептоны. Правда, их не видно, потому что собратья по вере убивают их: разве можно допустить, чтобы простолюдины убедились в равном положении с ними? Тот, кто во имя великой цели давал сегодня выпить яд соседу, тот завтра мог получить тот же смертельный настой из рук другого. Будет ли такая жестокость оправдана потомками святых отцов? Наверно, да, если учитывать бесчеловечность служителей неба вообще и далеко идущие цели в частности. Вот и отец… Чужой он какой-то. А ведь бывают моменты, когда Мару хочется отцовской ласки, хорошего, задушевного разговора. Только случается это редко, в моменты оцепенелой задумчивости отца, в те немногие мгновения, когда они случайно остаются вдвоем, кругом тишина, слабое мерцание светильника в дальнем углу, умиротворяющий полумрак… Тогда, глядя на него, трудно предположить, что этот человек жесток и самовлюблен. Тогда трудно подумать, что он содержит в своем замке под Суртом сотню молодых эрсин. Насколько раньше Мар относился к этому безразлично, настолько теперь подобные занятия казались ему недостойными. С каким удовольствием он, Мар, ворвался бы в замок со своим отрядом и освободил несчастных невольниц! И он освободит их, обязательно освободит! Уж если он стал близко к сердцу принимать предстоящие муки народа, это о чем-то да говорит… А они, эти муки, чувствуются повсюду и с каждым новым днем они дают знать о себе все больше. Когда это было, в какие времена, чтобы люди пили столько вина, чтобы орали по ночам на весь город песни, чтобы эрсины позволяли на людях обнимать себя, как это позволяют священные блудницы? Судьба словно поворачивается спиной к Гармане…

Мар поднял глаза. Свет факела становился все слабее и вскоре погас совсем. Тяжелый запах тлеющей пакли пополз по камере. В висках стучало, начала болеть голова. Мар опустился на солому, лег. Внизу воздух был чище, прохладнее. Зато пахло затхлой соломой и мышами. Мар даже вздрогнул: он страшно боялся мышей!

Он попытался встать. Не удалось — были связаны руки. Вот постарался Лоэр: скрутил, как заклятого врага — не вздохнешь!.. Постепенно им овладело беспокойство и тревога. Его, связанного, могут загрызть мыши — такие случаи бывали! — а у него бездействуют руки и заткнут рот!.. Выходит, не так заманчиво благородное деяние, когда жизнь зависит от каких-то маленьких грызунов!.. Грызуны — значит, грызть. Грызть дерево, солому, грызть его ноги… нос! Мар хотел закричать, но вместо крика вырвалось лишь мычание.

Постепенно он успокоился. Мышей не было. Да ведь если бы они здесь шныряли, Лоэр обязательно предупредил бы его! Уж кто-кто, а мыши пострашнее коварных церотов!

Сколько прошло времени, Мар не знал. Когда же сюда придут? Где до сих пор болтается со светоносцами отец Ридал? Не может быть, чтобы он до сих пор не вернулся из Сумеречного замка.

Чтобы скорее проходило тягостное ожидание, Мар искал в памяти картины приятного прошлого. Раньше всего ему вспомнилась любимая комната в огромном доме Орантов, маленькая, уютная, посередине ее круглая стеклянная подставка — нынче она стоит не меньше, чем полное вооружение конной сотни, — а на ней, словно порываясь улететь, красовался отличной работы макет парусного корабля, выполненный, как говорят, самим Ремольтом. Это похоже на правду, потому что макет очень старый и сделать его было, пожалуй, не под силу ни одному гарману. Потом он вспомнил загадочный дуб под Суртом. На нем никогда не опадают листья: осенью они только желтеют, покрываются багрянцем, но к весне зеленеют снова. Много чудес на свете и все они почему-то идут на руку гнофорам… Опять гнофоры! Надоели… С ними, между прочим, накрепко связал себя Диф, старший брат, он давно метит в совет. Ну, а что выйдет из восьмилетнего Лана еще не известно, только бы не пошел по стопам старшего!..

Вдруг Мар в ужасе прижался к стене: по ногам пробежала мышь… нет, скорее крыса! Он опять попытался закричать, попробовал вытолкнуть языком кляп — ничего не вышло. Он с трудом сел и поджал ноги к груди. До его сознания не сразу дошел шум на верху и торопливый топот по ступеням. Вскоре он увидел свет, яркий свет — сразу три факела! — и несколько человек бросились к нему. В одном из них Мар узнал Синего Пустынника. Тот крепко обнял Мара и, вытащив у него кляп, быстро перерезал стягивающую руки перевязь.

— Цепи не троньте! — сказал Мар.

— Что? — Синий Пустынник только теперь как следует рассмотрел узника, и лицо его посерело.

— Я не тот, кого вы хотели освободить, — сказал Мар, стараясь по возможности держаться в тени высокого человека.

— А тот, другой? Лоэр?

— Он бежал этой ночью.

— Куда?

— Ищите его на западе — где-нибудь в Гизу, Мане, Лерасе… откуда я знаю!

— Так! — Синий Пустынник сосредоточенно теребил бородку, — Ладно. — Кивнул на Мара товарищам: — Освободите его.

— Меня не надо освобождать, эрат.

— То есть?.. Мне еще не приходилось встречать узников, которые отказывались от свободы!

— Я буду первый. Только перед уходом оставьте факелы, хотя бы один.

Синий Пустынник задумчиво прошелся по камере и снова вернулся к Мару.

— Когда Лоэр ушел отсюда?

— Раньше полуночи.

— Вы уверены, что побег удался?

— Уверен, если он не пошел сводить счеты со святыми отцами.

— Н-да… Вы здесь были вдвоем?

— Вдвоем.

— Врете. Лоэр в камере был один.