Вера Камша - Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб

Второй монах уже стаскивал свой шап. [10]Надо было отказаться, но от реки тянуло холодом, а под плащом милосердный брат носил что-то вроде куртки. Не пропадет.

– Благодарю. – Руппи принял одеяние и сообразил, что придется расстаться со шпагой. Это в планы лейтенанта не входило, по крайней мере в ближайшее время. – Я не могу это надеть. Прошу принять мои извинения.

– Лучше примите кинжал и пистолет. Он заряжен, а шпагу передайте – временно – брату Оресту. Он еще не отвык от мирской суеты. Так вам показалось, что в Эйнрехте многое изменилось?..

Робер еще никогда не искал встречи с нечистью. Детская прогулка, до сих пор напоминавшая о себе шрамом от дедова ножа, в счет не шла. Третьего сына маркиза Эр-При испугали не закатные твари и не темный парк, а люди – вроде бы свои и вдруг превратившиеся в чужих и злобных. Робер оставался собой всегдашним, а от него шарахались, пока в руку не впилось раскаленное железо. Тогда пришли обида и желание уйти и больше не возвращаться к тем, кто не поверил.

Почему он не пытался сбежать из дома, Эпинэ не помнил. Наверное, из-за бросившейся на деда Жозины, не мог же пятилетний мальчишка понять, что право уйти – счастье, доступное немногим!

Отзвонило полночь, напомнив о деле. Темные стены вобрали в себя звон. Тишина сошлась ряской на встревоженном камнем пруду. Ноха умело прятала свои ужасы, если они, разумеется, были. Покой казался блаженным. Монастырь спал глубоко и мирно, предвкушая суетливый, но добрый день. Придут паломники, заявятся вернувшиеся в свои архивы чиновники, захлопают птичьи крылья. Единственное, что вряд ли вновь услышат здешние стены, это звон шпаг, и хорошо. Хватит с Нохи крови.

– Пойдем, – предложил Эпинэ Клементу, – проверим?

В ответ даже не пискнуло. Иноходец проводил взглядом крупную ночную бабочку и пошел вдоль разделяющей дворы стены – старой, обшарпанной и удивительно мирной. Между кладкой и каменными плитами пробивалась трава, в месячном сиянии она казалась черной, как и деревце, нахально оседлавшее крышу часовни и присвоившее низкую звезду. Ничто не звонило, и никто не ходил. Было прохладно, но пахнущая жасмином свежесть кричала о жизни, а не о смерти. Хотелось нарвать цветов и бросить в окно Марианне, а потом забраться в то же окно самому. Эпинэ поднял глаза к молодой луне, которая и не думала гноиться. Споткнулся. Выслушал упрек Клемента, отправился дальше, но казавшаяся бесконечной стена вросла в здание, за которым дремала площадь. Напротив прижался к земле храм – там ждал своей участи присмиревший сюзерен, почти не покинувший места собственной смерти. Над ним и вставал светящийся столб, или это было чуть ближе к террасе, под которой горожане рвали Айнсмеллера?

На всякий случай Робер извлек из-за пазухи Клемента. Крыс сварливо пискнул, чихнул и ловко юркнул назад – он не боялся, он хотел спать, и он все сказал. Это хозяин, как дурной картежник, разыгрывал то одну масть, то другую, пытаясь понять, что за карты на руках у судьбы. Гибель Альдо положила конец гальтарским бредням, и тут объявились мориски, а Адгемар из своего Заката напомнил о том, что древних тайн лучше не касаться. Иноходец пытался вспомнить, говорил ли покойный казар о чуме, или слова Адгемара перепутались с приказом Алвы и советами Енниоля и Левия.

Гоган с эсператистом разными словами требовали одного – сделать то, что никто за тебя не сделает. Провести ночь в Нохе и доложить мог любой капрал, но капралы не вглядывались в ару, не врали «истинникам», не скакали на рожденном огнем жеребце. И не блуждали меж серых, испятнанных небытием стен, так похожих на стены Нохи, Лаик, Доры, Багерлее, сожженных морисками монастырей…

Когда Робер пытался представить разрушение Агариса, воображение отказывало во всем, кроме одного. Эпинэ видел, как молнии раз за разом бьют в шпили торквинианской обители, как взметнувшееся пламя рыжим бешеным конем мечется среди осклизлых камней, и те начинают, нет, не плавиться – пылать, а огненный скакун, сбивая грудью ворота, вырывается на улицу, ту самую, по которой уходили крысы.

Родичи Клемента покинули Агарис, кони не желали входить туда, и Святого града не стало. В Олларии кони тоже беспокоились, но это прошло, а крысы… Инспектировавший провиантские склады Робер насмотрелся на хвостатых мародеров вдосталь. Они были довольны жизнью и искать лучшей доли не собирались. Интенданты ругались, а Иноходец был рад, потому что хлеб подвезут, а исход крысиного племени будет равен приговору.

– Ты уверен, что все в порядке? – потребовал ответа Робер. – Проснись и посмотри как следует.

Его крысейшество не удостоил. Он был сыт и угрет, его нисколько не заботило, кого прикончили на этой площади и что здесь когда-то светилось.

– Эх ты, сплюшец, – укорил Эпинэ, вступая на облюбованную призраками дорогу. Ночь только начиналась.

В приемную, или чем там была эта комната, вело семь дверей. Запертых или нет, Руппи не проверял. Если он ошибся, исправлять поздно, нет – выказывать себя мнительным дураком невежливо и лень. Лейтенант сидел у огня и дрожал, несмотря на выпитое вино. Точно так же он трясся от холода и усталости в доме Бешеного. Похоже, это становилось привычкой – бросаться за помощью. Бездумно, как тот заяц, что, удирая от собак, кинулся к Мартину. Косой оказался прав, как и сдавшийся фельпам Руппи: если на твоих руках истекает кровью самый главный в твоей жизни человек, попросишь о помощи самого Леворукого, но сегодня промедление не было смерти подобно. Выходит, наследник Фельсенбургов и гордость бабушки Элизы сам по себе ни на что не способен? Ему требуется кто-то сильный, умный или хотя бы сумасшедший… Обидно.

Руппи с детства гордился своей решительностью, но, как оказалось, ее хватало лишь на то, чтобы куда-то ввязаться. До ума он так ничего и не довел, уповая то на удачу, то на дядю, то на адрианианцев, иначе с чего он принял приглашение, не от усталости же? Хотя так Руперт не уставал давно. Было даже хуже, чем в день хексбергского побоища, тогда лейтенант хотя бы не стоял в обнимку с каменюкой, боясь шевельнуться. Руппи зевнул и протер глаза, пытаясь сосредоточиться, однако двери, низкий потолок и рогатые подсвечники медленно, но неуклонно кружились, мешая собраться с мыслями. Лейтенант попробовал закрыть глаза – по красно-коричневому бугристому полю заплясали ядовитые пятна. Желтые, обрамленные рыжим, а между ними змеились то ли трещинки, то ли плохо прорисованные речки, как их изображают на картах. Руппи предпочел кружащиеся двери, одна из которых оказалась приоткрытой.

– Урррр… – Что-то толкнуло молодого человека под колено. Уркнуло и ткнуло еще раз, после чего показалось во всей красе. Пышная, как моток гаунасской пряжи, трехцветная кошка извивалась у ног Руппи, исходя нежным мурчанием.