Анджей Ваевский - Тринадцатая стихия

Стянув с Рована окровавленную одежду, он прокусил себе запястье, уронил в рану вампира алую каплю и провел по ней кончиком языка, зализывая. Каждую рану. Наполняя своей кровью, легко дотрагиваясь языком. Замечая, как вздрагивает Рован от его действий.

– Помогает? Или лучше всё же так? – спросил друид, заглядывая ему в глаза, откинул волосы с шеи и подставил под укус. Рука легла на затылок вампира, как бы демонстрируя, что Аш не терпит возражений. Тот лишь зашипел в ответ.

– Запомни, Рован, убить тебя имею право только я. Так что не вздумай сдохнуть раньше времени, – прошептал он, зарываясь пальцами в светло-каштановые пряди.

– Откуда это у тебя такое право? – вампир изогнул бровь, недоуменно глядя на склонившегося к нему эльфа. – Мы вроде еще не женаты. И откуда имя мое знаешь? – требовательно осведомился он, коснувшись губами острого уха, лизнул и только после этого безжалостно вонзил зубы в открытую шею, зная, что до того момента, пока он не насытится, друиду придется порядком подождать.

– А твое имя большой секрет, и знать его не должно? Людишки сказали. А право… сам пока не знаю, но так решил, – спокойно ответил Аш. Рован с силой стискивал его волосы, но такую боль он сейчас не мог ощутить. Зато ощутил другое: как впились в шею клыки, как запульсировала быстрее, чем обычно, кровь. И без того тусклый свет померк, погружая Аша в зыбкое возбуждение.

Всё навалилось сразу: азарт погони, горячка битвы, инстинкты, проснувшиеся от запаха крови. Своей. Его. Дикий медовый яд растекался по венам, даря возбуждение иного плана. Аромат увядшего шиповника дразнил тонкие ноздри эльфа, заставляя думать не только о спасении сомнительной жизни кровопийцы.

«Ты вкусный», – наплевав на предупреждение, Рован снова влез в его мысли. «Так нравится знать, что я думаю? Ты тоже вкусный».

Это была не нежность. Осторожность. А может, и начало нежности. Аш не понимал. Он просто позволял вампиру утолить жажду его кровью, но сам испытывал такую же жажду по отношению к нему.

– Ты ведь не против? Знаю, что нет. Иначе не носил бы с собою мой венок. Думал, я не узнаю? Я узнал. О чем ты думал, когда его касался? – шептал эльф, прислушиваясь к своим ощущениям, чувствуя, как вздрагивает Рован. Это было сложно – не сорваться, не сжать в объятиях израненное тело, не превратиться в зверя, как тогда на берегу. Хотелось. Но он сдерживал себя. Несвойственное Ашу проявление заботы: ему важно было понять, что же тем утром привело к помешательству.

Это почти походило на ласку. Когда вампир наконец-то отпустил шею, сумеречник взял его лицо в ладони и поцеловал. Жадно. Страстно. Так, будто соскучился. Будто лишь из-за этого и пустился в погоню. Будто нашел ответ на беспокоящие вопросы – почему так его желает, и что тогда произошло.

– Не против, я не против, – горячо выдохнул Рован, обвившись вокруг сильного тела эльфа и прижимаясь так, словно это было не простое утоление жажды. – Я хранил твой венок, как память, запах цветов напоминал мне о тебе, а нежность лепестков – о гладкости твоей кожи, – понизив голос до бархатистого тембра, шептал вампир. Он был пьян. Слишком живой кровью друида. Слишком хмельной горячей влагой.

– Лучше, когда я не кусаюсь? – Аш коснулся губами его шеи, обнажив клыки. И самым странным было то, что ему хотелось их вонзить, хотелось вновь испробовать на вкус терпкую, приторно-сладкую, густую, как многолетнее вино, кровь.

– В прошлый раз было тоже хорошо, – уклончиво ответил Рован, открывая глаза и притискиваясь поближе к друиду. Поближе к теплу. – Ну же… – и улыбнулся, откидывая голову набок: – Сделай это…

«Сделай…» – эхом пронеслось в мыслях Аша. И он не стал медлить. Клыки осторожно погрузились в шею, и сумеречник вновь ощутил тот самый вкус, которого хотел… хотел? Все эти дни, погоня, сражение… Ради чего? Ради нескольких пьянящих глотков. Жажда. Одержимость. Лишь только вновь попробовав – он понял цену той своей шалости, своей ошибки. Тогда, на берегу.

И не сожалел. Даже осознав, что ценой за осколки воспоминаний стала жажда кровопийцы.

Он знал, что избавиться от нее не удастся. Хотя он и не сделается неживым – уж слишком сильная кровь бессмертных эльфов текла в жилах Аша, уж слишком непростой сидел в нем зверь. Но одержимость не уйдет… даже если Рована не станет. Но думать об этом не хотелось. Сумеречник облизнулся. Он просто наслаждался, хмелея от происходящего, от вкуса крови. Крови вампира.

– Не ври мне. Я не умею прощать. Ни лжи, ни предательства.

Кому он это сказал? Рован округлил глаза в удивлении, всматриваясь в затуманившийся янтарный взгляд, прожигающий насквозь, и вместе с тем – видящий не его. Кого-то, кто был за ним… или в нем. В глубине синевы растеклись изумрудные капли. Заметные только сумеречнику.

– Ты самый сумасшедший эльф, которого мне довелось видеть. Определенно, ты спятил. И я вместе с тобой.

– Ты знал? Знал, что так будет, еще тогда, на берегу? – Аш разлегся рядом и отдыхал. Раны по-прежнему саднили: он слишком выдохся в лесу, чтобы начать регенерировать. Но не ему, воину, привыкать терпеть такое. Два-три дня – и от них останутся только тонкие бледные шрамы. И хорошо, что сейчас ночь – его время, время детей луны. Такое время лечит. Пусть медленно, но затягивает раны, дает дышать полной грудью. И видеть ясно. Выпить крови больше, чем для избавления от жажды, он не решился.

– Если и знал, то какая разница? Ты сам это совершил, я не пытался сделать из тебя вампира. Да его и не вышло из тебя, – устало ответил Рован. Тема ему была неприятна.

И теперь рядом был кто-то… почему-то Аш хотел, чтобы он был. Такое странное, забытое желание. И невозможное. Ведь этот «кто-то» – один из врагов, на кого эльф охотился и всегда убивал без колебаний и сомнений. Безжалостно. Что-то переменилось, сломалось в нем, словно рухнула стена, которую он так тщательно сооружал. И из-за этой рухнувшей стены пахнуло болью.

Снова изумрудные глаза. И жжение в груди. Светлые волосы невесомой волной взметнулись в воздух. Кто-то падал. В груди торчал кинжал. И он, Аш, был тем, кто всадил этот кинжал, тем, кто убил. Кого-то, от кого до сих пор больно. Кого не хотел убивать. Очень близкий. Тот, кто был дорог. И не смог иначе. Убил. И память бережно заслонила эти воспоминания стеной. Стена пошатнулась.

– Опасные ты разбиваешь преграды. Очень опасные, – будто в никуда прошептал он, выныривая из обрывков прошлого, сгребая Рована в охапку и прижимая к себе. Так, словно это было важно. Важно. Для него. Сейчас.

– Я вообще врать не умею, – буркнул Рован, когда Аш наконец-то отпустил его. – Я патологически честен, – на дне синих глаз плескался истеричный смех и что-то еще, не поддающееся объяснению – и подсказывающее друиду не воспринимать слова о венке уж слишком всерьез. – Как тебя хоть зовут-то?