Леонард Карпентер - Конан – изменник

Конан пожал плечами:

— Сперва я должен убедиться в ваших доказательствах.

— Тогда приходите снова две ночи подряд. Один. Как только взойдет луна.

Конан недоверчиво покосился на барона:

— А как я буду проникать во дворец? Мне что, перебить стражу? Или тут есть подземный потайной ход под стенкой?

Стефани посмотрел на него сердито:

— Поверьте мне, Конан, вам бы очень не понравилось в здешних подземельях ночью, да еще в одиночку. Мои помощники покажут вам, как сюда проникают.

Он кивнул Евлалии и Рандальфу, сидевшим на отлакированном сундуке. Молодая женщина — поднялась, взяла Конана за руку и по ковру, провела его к занавесу, закрывающему окно, которое выходило на балюстраду.

Там они остановились, чтобы он получше запомнил вид, открывающийся из этого окна, — длинную стену дворца, освещенную факелами, которые были установлены на подставках, удаленных друг от друга на значительном расстоянии; по стене ходило несколько часовых. За ней лежали, острые крыши городских домов. Со стороны главных ворот долетал шум из лагеря наемников. Видны были желтые огни горевших рыночной площади костров. Снаружи внешней городской стены горели огни в лагере наемников. Ночь была теплой. Доносился аромат цветов. Конан с трудом подавил острое желание обнять за талию женщину, что стояла так близко к нему.

— Видишь тот высокий дом с резным карнизом, который так близко примыкает к дворцовой стене? — Евлалия показала на него своим золотым ноготком, а затем продолжала: — Там живет только один старый возчик в комнатке у самой земли. В следующую ночь дверь будет открыта. Из люка между крышей дома и стеной дворца будет положена лестница. — Она указала киммерийцу на пятно, расположенное почти прямо под окном, где они стояли. — Эта дверь не охраняется. Ход ведет к той лестнице, по которой мы прошли сюда. — Она взглянула ему прямо в глаза. У нее было бледное, взволнованное лицо. — Ты сможешь это сделать так, чтобы никто не поднял тревоги?

— Да. — Он ограничился коротким кивком и снова повернулся к собравшимся в комнате. Рандальф стоял прямо позади них и совершенно явно слышал весь разговор. Он выглядел очень встревоженным.

Затем Конан обратился к барону:

— Барон, вы слишком умны, чтобы затевать всю эту игру со мной только ради собственного развлечения. — Конан указал головой на заговорщиков, стоявших у окна: — Эти влюбленные пташки могут быть очень неплохи… только надо бы убедиться в том, что они разделяют вашу мудрость касательно игр, — Он сжал руку Стефани так, что тот скривился. — Увидимся через два дня.

— Оружие к бою! Вперед! Шаг вперед — удар — назад! Нет! Нет! Вы что, траву косите? Больше ярости!

Конан так перенапрет голос, что теперь орал хрипло, точно каркал. Огромная тяжесть скуки придавила его плечи. Перед ним без малейшего энтузиазма фехтовало деревянными планками и всяким дрекольем пестрое сборище разных там землепашцев, пастухов, ремесленников, набранных из города. День напролет они тренировались на склоне холма между городской стеной и лагерем наемников. Теперь день уже клонился к вечеру, солнце заливало светом белые стены за спиной Конана. Его лучи горели на его уставшем теле, как будто сейчас был еще жаркий полдень.

Но еще куда хуже, чем жара или усталость, была эта ужасная скука. Если бы ему сейчас разрешили собственными руками перебить этих тупоголовых добросердечных болванов, он не стал бы лить по ним слезы. Но сделать из них боеспособных солдат — это было нечто иное.

— Э, парни, довольно! Теперь каждый по отдельности. Ты, там, давай победи эту вражину… то есть мешок с сеном!

Конан схватил мешок, набитый соломой, который висел на палке, и бросил его в парня, стоявшего впереди, худенького крестьянского юношу. Парень провел сильный, но неловкий выпад, отражая атаку падающей на него куклы. Затем выронил свой деревянный меч, отскочил и начал вытаскивать занозы из руки.

— Следующий! — рявкнул Конан. — Думай, что этот мешок — свирепый кофийский копьеносец! Он хочет пронзить тебя своим копьем!

Приземистый подмастерье портного с коротко остриженными волосами отразил нападение мешка героическим ударом. Но затем скорчился от кашля, поскольку его отважная атака выпустила на волю целые тучи пыли.

— Довольно! — Конан поднял руку. — Теперь бейтесь парами! Медная монета тому, кто разукрасит своего противника, как майскую розу.

Когда деревянные палки дружно застучали друг о друга, Конан спустился вниз по холму. Там тренировалось сорок рекрутов под ленивым надзором Бильхоата.

Киммериец остановился возле своего старого товарища, который, как и он сам, некогда был вором, а нынче сделался офицером.

— Боюсь, эти деревенские чурбаны никогда не смогут выступить против Седьмого Легиона короля Страбонуса.

— Нам это только на руку. В таком случае нам не следует бояться, что мы останемся без работы. — Он подмигнул Конану. Питомцы Бильхоата неровными рядами бегали по полю туда и сюда.

— И все же, если мы сможем вложить им в руки настоящие мечи, они, возможно, чему-нибудь да научатся. — Конан поиграл своим мечом. — Когда ты познал тяжесть оружия, ты, считай, постиг половину всего искусства.

Бильхоат потряс головой:

— Эти сейчас научились бы только одному: как отрубить себе пальцы. Очень мудро со стороны принца Ивора не давать им острую туранскую сталь, пока не дошло до настоящего дела.

— Возможно, ты и прав. — Конан рассмеялся. — Возможно, эти парни что-то и смогут сделать, особенно если принц Ивор польет их животворной водичкой своих речей. — Он поглядел на склон холма, где бились его рекруты. — Мне пора. Мои идиоты передрались.

Киммериец пошел вверх по склону, где два конюха катались по земле, сцепившись. Свои «мечи»-палки они отбросили. Они пытались выцарапать друг другу глаза или откусить уши — как получится. Конан схватил обоих за воротники, сильно стукнул пониже спины, а затем отбросил — одного налево, другого направо.

Зрителям он заорал:

— Довольно! На сегодня хватит! Идите по домам!

Когда последний из питомцев Конана исчез, он забрался в тень виноградника. Если так пойдет и дальше, то скоро распустят остаток этой гражданской самообороны. Он подошел к остальным трем офицерам, и все вместе они зашагали к городским воротам.

— Ах, Конан, после такого денька муштры всех этих гражданских мне по-настоящему становится жаль, что я тут и участвую во всем дерьме, — говорил низкорослый аргосиец с тщательво ухоженными усами. Он глядел на Конана с тоской и яростью.

Конан засмеялся.

— Вот так так, Павло! Зато и оплата в три раза выше прежней.

— Дерьмо! — пробормотал толстяк, шедший за ними следом. — Трижды нуль все равно будет нуль! Наши начальники должны меня еще убедить, что день выплаты жалованья действительно настанет, когда вся эта мутотень останется позади. Что до уважения… — И он поставил финальную точку своим жалобам, шумно испустив газы.