Джуд Фишер - Колдовская магия

Катла ничего не сказала.

— А ты, Катла Арансон… Что ты думаешь? Я чувствую в тебе магию земли, но коснулась ли она твоего сердца, или эта часть твоего тела такая же темная и порочная, как у твоих родственников?

— Мой отец и братья — храбрые, добрые люди, — возмутилась девушка в ярости от слов женщины, в ярости от того, что она услышала правду. — Не говори о них так!

Сейда крепко сжала губы, будто сдержав следующие свои слова.

— Хорошо, — проговорила она. — Покажи мне свою работу. Может быть, я смогу различить цвет сердца по твоему искусству.

Такое показалось Катле совершенно невероятным, но она подошла к огромному деревянному сундуку в глубине кузницы и открыла его.

Внутри, аккуратно завернутые в мягкую шерсть и промасленную материю, лежали ее лучшие изделия — меч, который у нее так выпрашивал Фент, некоторые из кинжалов (менее удачные Катла переплавляла заново) и кое-какое оружие с Большой Ярмарки.

Из этой коллекции она выбрала Красный меч, богато украшенный кинжал с замечательной резной рукояткой и одно из своих последних творений: простой, но элегантный, с выжженным на лезвии рисунком кинжал. Их она и сложила на стол перед сейдой.

Фестрин склонилась над оружием. Провела пальцем по Красному мечу.

— Отличная работа, — восхищенно произнесла она. Взвесила лезвие и проверила баланс. — Я не слишком часто использовала оружие в своей долгой жизни. По крайней мере не работала с простыми мечами из металла или камня…

Катла почувствовала легкое раздражение. Значит, Фестрин считала ее работу простой?

Девушка подошла и взяла у сейды меч. Тут же бледное красное пламя засверкало по всей длине клинка, затем сконцентрировалось в яркой вспышке у руки Катлы. Удивившись, она быстро положила меч обратно на стол.

Когда Катла подняла голову, в глазах Фестрин поблескивала улыбка.

— Так, — сказала сейда. — Так.

Фестрин усмехнулась Катле, потом, отложив богато украшенный кинжал, взяла клинок с рисунком на лезвии. В ее длинной руке он казался не больше чем ножичком для потрошения мелкой живности.

Сейда повернула его к свету и одобрительно заворчала. Затем звуки стали более отчетливыми, пока не стали походить на язык, который Катла не могла уловить, хотя голова и гудела от усилий. Потом слово «красивый» проникло в ее разум, за ним — «редкость».

Девушка уставилась на сейду, но губы женщины не двигались.

— Ты что-то сказала? — спросила в недоумении Катла. Восхитительно.

Рот сейды скривился в сладкой улыбке.

— О да, — сказала она, — но так, что услышать можешь только ты.

Катла нахмурилась:

— Я не понимаю.

Фестрин вложила кинжал в руку Катлы, и снова вспыхнуло пламя, на этот раз ярче — металл будто горел изнутри. Катла ахнула. Она смотрела, как языки огня метались по лезвию, высвечивая каждую деталь. Когда сейда отняла свою руку, пламя сначала поколебалось, затем приобрело слегка голубоватый оттенок и вспыхнуло снова, ярко, как никогда. Фестрин радостно рассмеялась.

— Твое сердце знает больше, чем разум, дорогая. А этот клинок ты изготовила сердцем. Только подумай, чего ты достигнешь теперь, когда просыпается магия! Интересно, только ли с металлом у тебя такая связь? — вслух размышляла она. — Мне бы хотелось посмотреть, как ты работаешь с камнем или деревом…

Катла, покачиваясь, положила клинок обратно на стол. Колени ее подгибались. По рукам бегали мурашки.

— Очень сложно работать над чем бы то ни было с одной рукой, — мрачно произнесла она.

— Значит, давай попытаемся исправить положение, — сказала сейда.

Взяла правую руку Катлы в ладони.

Возьми клинок, Катла.

Левая рука Катлы потянулась к кинжалу. В кузнице сверкал свет — красный, белый и огненно-оранжевый.

Картинки такого же цвета пылали перед ее мысленным взором, сопровождаемые тупым жужжанием, будто она засунула голову в улей, полный пчел. Слышалась чья-то речь, но она не понимала, откуда идет звук. Сбитая с толку девушка закрыла глаза и попыталась сконцентрироваться на ощущении клинка в руке. Мгновением позже нечто принялось давить на плоть изуродованной руки — острое и горячее. Внезапно Катле показалось, что каждая частица ее сознания хлынула к поврежденной конечности, проникая в каждую клеточку, каждый нерв этого странного, бесполезного, деформированного отростка. Но в то же время она существовала и вне его, в точке пламени, вибраций и мощной, всепоглощающей жары. Именно там, в другом месте, она почувствовала, что сейда кладет направляющую, помогающую ладонь на ее другую руку — ту, в которой девушка сжимала клинок.

— Не бойся, — говорила Фестрин. — Верь себе. Верь мне. Верь магии.

Давление усиливалось. Катла ощутила, как опускается клинок, как он встречает сопротивление. Жужжание в голове превратилось в неопределенный рев, его масса внутри черепа была так велика, что пришлось открыть рот и выпустить часть звука.

Где-то вне себя девушка услышала голос, резкий и назойливый, поднимающийся к потолку кузницы, вопль боли и ужаса — потому что клинок вонзился в толстый моток кожи, рвал его на части…

«Что здесь происходит?» — повторяла снова и снова какая-то крошечная часть рассудка Катлы, в то время как другая часть естества девушки — или сейды? — отвечала: «Ты режешь собственную руку, всаживаешь доброе, острое лезвие глубоко в рану».

Слишком кошмарно, чтобы поверить. Катла открыла глаза и обнаружила, что это правда.

Клинок сиял белым, режущим глаза светом, освещая то, как переплетенные шрамы расходились от движения лезвия, но удивительно — рана, кажется, вовсе не кровоточила. Катла недоверчиво уставилась на культю, и в этот момент клинок вновь вонзился в увечную руку. Девушка смотрела на него с ужасом — лезвие двигалось по собственной воле.

Кусок мертвой плоти упал на пол, за ним последовал еще один, на который Катла уставилась с отвращением.

«Еще чуть-чуть, — подумала часть ее разума, — и у меня не останется ничего, кроме кровавого обрубка».

Свет от клинка исходил настолько яркий, что слепил глаза, оставляя смутный отпечаток белого пятна на сетчатке, даже когда девушка смотрела в сторону. А вся левая рука зудела, горячие волны накатывали одна за другой через кости и вверх по плечевому сухожилию, затем вились у ребер, потом проваливались в низ живота и скатывались к ногам.

Подошвы ступней горели и пульсировали, энергия утекала еще дальше, в каменные плиты пола. Катла чувствовала, как они впитывают все без остатка, чувствовала даже, как энергия всасывается в вены земли, только чтобы вновь собраться и перелиться в нее.

Лицо сейды омывалось светом, единственный глаз светился, как луна.

Еще один разрез, и Катла «увидела» образ своего указательного и большого пальцев, окаймленных красным мерцанием, разделенных и настоящих. «Теперь я смогу взять ложку, — почти бессознательно подумала она. — Я смогу держать щипцы».