Светлана Крушина - Голос дороги

— Поверь, это для него — не помеха. И кто его знает, что он может, а что — нет… — вздохнула Илис. — Вдруг он столкуется со здешним королем. У Крэста есть дар убеждать людей. Разными способами. А мы здорово прищемили ему хвост, он теперь ни перед чем не остановится.

— Значит, и Наи не будет достаточно надежным укрытием, — задумчиво сказал Роджер. — Если будет нужно, он нас и там найдет?

— Ну, если там действительно глушь, некоторую отсрочку мы получим.

— А что потом?

— Потом — будет видно, — жизнерадостно заявила Илис. — Вдруг ему надоест.

— Ты же только что говорила, что он ни перед чем не остановится! И еще раньше говорила, что он злопамятный.

— Всегда должна оставаться надежда на лучшее. Итак, мы едем или будем дальше языками трепать? Холодно вообще-то, — Илис вскочила с камня, на котором сидела, потянулась и придирчиво осмотрела двух лошадей, уздечки которых держал Роджер. — Вот эта мне нравится, — кивнула она на рыжую и выхватила уздечку из рук Роджера, так что тот не успел слова сказать. Под его свирепым взглядом она вскочила в седло и оглядела оттуда своих спутников. — Ну, я вас жду! Вы же не хотите в скором времени оказаться в гостях у моего дорогого двоюродного братца?

Она тронула коня каблуками и не спеша выехала на дорогу, не оглядываясь. Роджер посмотрел ей вслед со смешанным выражением восхищения и злости, запрыгнул в седло оставшейся гнедой и выдохнул:

— Вот плутовка же! О боги, ну почему она княжна!

4

После того, как Грэм освободился от цепей, он довольно долго шел по течению речки. Песчаное поначалу дно скоро стало каменистым, и приходилось ступать осторожно, чтобы не поскользнуться и не порезаться на острых скользких камнях. Течение усиливалось, вода стала совсем ледяной, и ноги закоченели до потери чувствительности. Постепенно река становилась шире и глубже, хотя вода оставалась прозрачной, и когда она дошла Грэму до колен, он решил, что довольно, и вышел на берег. Вскоре он добрался до места, где река обрушивалась небольшим водопадом. Недалеко от него Грэм заметил в прозрачной воде полосатых рыб, совсем непуганых, и сразу вспомнил, что голоден. Минуты две он смотрел, как рыбы играют меж камней, и размышлял, ядовитые они или нет. Но голод пересилил осторожность, и еще через несколько минут у его ног лежали три довольно крупные рыбины, которых он после нескольких попыток все же сумел ударить копьем и вытащить на берег. Костер после ночного дождя разводить было не из чего и нечем, и он рискнул съесть одну рыбу сырой, отрезая от нее куски кинжалом. Очень быстро Грэм проглотил ее, почти не чувствуя вкуса, и уселся рядом с оставшимися двумя, ожидая последствий. Последствия не заставили себя ждать: его стало рвать. Он не понял, оттого ли это, что рыба оказалась несъедобной, или просто истощенный организм не принял непривычную пищу, но рискнул повторить опыт. Отдышавшись и придя в себя, он съел вторую рыбу, уже не так торопливо. В этот раз все было в порядке. На Грэма навалилось давно забытое ощущение сытости, и он уснул прямо тут же, на сырой траве, забыв об осторожности.

К счастью, потеря бдительности не вышла ему боком. Он проспал до середины следующего дня, и его никто не укусил, не удушил, не поймал. Грэм умылся, позавтракал оставшейся рыбиной и отправился дальше. Следующие несколько недель он шел на север. Он не знал, ищут ли его. Вероятнее всего, искали: обычно побеги, да еще и сопровождающиеся убийствами, не оставляли без внимания и стремились поймать беглеца и примерно наказать. Но преследователи, если они были, ни разу не приблизились к нему настолько, чтобы он их заметил.

Жизнь в самистрянском лесу была не мед и не сахар. Каждая трапеза оказалась игрой со смертью, поскольку Грэм никогда не знал, съедобен ли его обед и ужин. Несколько раз он травился: то какими-то плодами, на вид весьма соблазнительными, то рыбой, — однажды очень серьезно, так что несколько дней не мог двинуться с места. Его выворачивало наизнанку, он черными словами проклинал все эти полу-джунгли с непонятными растениями и животными.

На второй неделе пути он выбрел из леса на наезженную дорогу и пошел по обочине, то и дело шарахаясь обратно в лес, едва только улавливал малейшее движение. Большинство путников выглядели купцами, с серьезной охраной при обозах, но видел он и охотников за беглыми. Некоторые были даже с «уловом»: они гнали группу изможденных людей, закованных в кандалы. Эти компании Грэм проводил ненавидящим взглядом, но не высунулся.

Одежда его быстро приходила в негодность, и он все чаще задумывался, что соваться в город в таком обтрепанном виде значит возбуждать совершенно ненужные подозрения. К тому же, на севере весной было все-таки прохладно. Нужно было где-то раздобыть одежду. Грэм ломал голову недолго: подкараулил на дороге одинокого путника и обобрал его, угрожая копьем. Путешественник оказался не робкого десятка, и сперва не испугался, когда из леса неожиданно появился оборванный худой парень с незажившими полосами от кандалов на руках. Он даже попытался было сопротивляться, но Грэм не был настроен шутить. Путешественник заглянул ему в глаза — их выражение было скорее звериным, нежели человеческим, — и именно эти глаза, а не нацеленное в лицо копье, решили дело.

Грэм забрал у бедняги всю одежду и все деньги и оставил его живого, но совершенно голого, на дороге. А сам ускользнул обратно в лес, мысленно поздравив себя с неожиданным проявлением милосердия, совершенно, по его мнению, излишнего.

Наконец, Грэм дошел до северного побережья Самистра, и еще довольно долго бродил между городами, разведывая обстановку и по ночам наведываясь на фермы. От постоянной игры в прятки он испытывал смертельную усталость и начал тупеть. Он был совершенно один, ему некому было довериться или попросить помощи. Долго так продолжаться не могло. Грэм решил пойти в Иту и попытаться добыть место на корабле до материка.

Он сменил одежду и ступил на дорогу, которая вбегала в городские ворота. Ему стоило большого труда держать голову высоко поднятой и не прятать лицо; он настолько привык скрываться от людей и всего бояться, что ему постоянно хотелось пригнуться и забиться куда-нибудь в угол. Но стражников на воротах не заинтересовал совсем молодой парень в добротной, не лишенной изящности одежде (у обобранного им бедняги был хороший вкус). Их даже не удивило, до чего не сочетается с этим нарядом узкое, почерневшее от солнца лицо с ввалившимися щеками и затравленным взглядом.

Итак, Грэм оказался в Ите и вздохнул с облегчением. Теперь нужно было попасть на корабль, а для этого требовались деньги. Наниматься на работу Грэм не собирался — хватит, наработался уже на благо королевства. К тому же, это было небезопасно. Он предпочел вольную воровскую жизнь и неделю или две кантовался в Ите. Большую часть времени проводил на рынках, а ночевал в портовых складах. Он уже набрал порядочную сумму, которой почти хватало на билет до материка.