Дмитрий Щербинин - Пронзающие небо

– Я буду с тобою – ты только помни – я всегда рядом…

– Только бы вернуться. Только бы ещё раз увидеть тебя! Да когда же всем этим мученьям конец наступит…

* * *

Алёша уже знал, что, когда он вновь окажется в Мёртвом мире – его там будут ждать, приветствовать восторженными криками; и действительно – именно так всё и было – в глазах клокотал мрак, а кругом клокотали, накатывались на него, погребали под собою, эти восторженные, исступлённые вскрики, в которых чаще всего грохотало слово: «Вернулся!!!». С некоторым усилием ему удалось приподнять руку, и с гораздо большим усилием – припомнить на чём здесь остановилось безумное действо.

– Слушайте меня! – крикнул он и с болью, и с отвращением, и всё ещё не видя ничего, кроме клубящегося бесформенного марева. – Я не хочу слушать никакие ваши уговоры – не останусь! Если начнёте перечить – разгневаюсь. Ослеплю вас… – Чунг в подтверждение этих слов полыхнул золотистым светилом – послышались испуганные и восторженные выкрики. – Немедленно – ведите меня к этому вашему морю, перевозите! Я задыхаюсь! Воздуха! Во–оздуха!!!..

В том зале, в том громадном исковерканном, вывернутом дворце в котором он находился, вообще то не было так душно, чтобы так задыхаться – но к Алёше возвращалось зрение, и чудилось ему, будто нагромождения тех уродливых каменных форм, созиданию которых полностью посвящали себя эти карлики, надвигаются, сжимаются со всех сторон, и уже невыносимо тесно, он в острогранном каменном мешки, который сейчас раздробит его, подобно чудовищным челюстям. Сердце билось прерывистыми скачками, лёгкие, казалось окаменели – Алёша слепо выставил пред собою руки, и хрипел:

– Выведите меня! К морю! Скорее же!..

И тут золотистым туннелем осветил ему дорогу Чунг. Алёша, постоянно заваливаясь вперёд, что было сил побежал по этому пути, изворачивался от углов, от протянутых к нему рук… А ему вопили испуганно:

– Извольте помедленнее! Мы не можем так быстро!..

Алёша не помнил как, но он всё–таки вырвался из этого хаоса в хаос меньший – на улицу. Вокруг по прежнему топорщились острейшие углы построек, по прежнему проносились в безумном, каменном упоении массы, несущие острые камни, но над всем этим, хоть и тёмное, хоть и безжизненно застывшее, но всё же с плавными изгибами, напоминающее об ином, истинном небе, нависало небо тёмного мира. Некоторое время Алёша простоял, созерцая его, а тут уже подкатилась тяжело дышащая толпа, нахлынули перебивающие друг друга голоса:

– Не извольте так быстро! Поучите нас ещё хоть немного своей Божественной милостью! Хотя бы ещё одно чудо явите!..

– О, нет! Нет же! – в ужасе воскликнул Алёша, и закрыл лицо ладонями. Немедленно укажите мне, как пройти к морю!..

Испуганные возгласы:

– Как вам будет угодно! Вы только не гневайтесь…

И вот они повели Алёшу по улицам. Навстречу дул ледяной ветер, но он был не сильнее чем вьюга в привычном мире – для созданий с изъеденными лицами – это и вовсе было полным безветрием, и они хвалили погоду, замечая, что она должно быть, вызвана пришествием Бога, и одновременно отмечали, что, по всем приметам, в скором времени должна разразиться сильнейшая буря. Алёша старался не глядеть по сторонам, постоянно поторапливал своих провожатых, и всё шептал и хрипел: «Побыстрее бы уж… побыстрее бы…»; но всё же невольно замечал, что навстречу, словно бы и не замечая удивительную процессию, движутся бесчисленные кривые, угловатые фигурки, согбенные под тяжестью носилок, на которых высились острые груды камней тёмно–бурого цвета. Эти камни разносились по многочисленным боковым улочкам, и там мириады молоточков вбивали их в мириады углов, наращивали, подгребали один под другим, делали всё более хаотичными, противными естеству.

Алёша припомнил, что и в ином мире, на улицах Орёлграда, когда приближались они к пристани, видел подобное, и он выкрикнул сквозь сковывающий лёд, сквозь давящую на плечи холодную тяжесть отчаянья:

– Скажите – ведь эти бурые камешки везут с иного берега моря?..

– Да–да! С южной оконечности!.. А с севера это редкость – это как дар! – и тогда Алёше указали на груду светло–серых, исходящих холодом камней, которые бережно несли на необычных, круглых носилках.

– Ну, понятно, понятно. – горько усмехнулся Алёша. – Иллюзии! Горький, безумный сон! Вся ваша жизнь проходит в перетаскивании камней, у вас, оказывается, какие–то торговые отношения – камни чёрные меняются на бурые, на белые; быть может – ещё на какие–то?!.. Вы есть единый организм, который упал на это плато, и который судорожно скребётся окаменевшими, обмороженными руками, лепет из камня некое отражение своего бреда, агонии – это продолжается века – это жутко!.. Помочь вам?!! – он согнулся от очередного ледового приступа в груди, и, после тяжелейшего, мертвящего кашля, ему всё–таки удалось выпрямиться. – Я уже почти в таком же бреду как и вы… Что я могу?!.. Ну, раз вы считаете меня Богом – я Бог ваш приказываю: оставить всё и идти со мною ко Вратам…

Разом несколько голосов рассудительно заявили:

– После смерти, душа каждого из нас отправляется ко Вратам…

– Нет – не правда. – устало возразил Алёша. – Вновь и вновь возрождаетесь вы здесь, потому что даже и представить не можете, что за этими воротами. Все вы здесь – в этих каменных формах… Так пойдёте ли?

– Разве же по морю ходят? – в голосах никакой радости – видно, оставлять привычное существование им вовсе не хотелось. – Если вы настаиваете, мы могли бы построить громадный флот, но – это заняло бы многие–многие годы…

– Понятно! – с горечью воскликнул Алёша. – Стало быть, так никогда и не соберетёсь… Так и останетесь здесь! Так же, как и те, на улицах Дубграда – шумящие о своих делишках, на брегу вечности. Вы – их уродливое Зеркало.

И тут он понял, что стоит на берегу моря Мёртвого мира. Собственно, при слове «море» сразу представляется некий необъятный, наполненный водами простор. Здесь же никаких вод не было. Была непроницаемо–чёрная, простирающаяся до клубящегося мраком горизонта, гладкая каменная поверхность. Составляющие её камни были гладко отточены, и точно друг другу подогнаны – так что скорее это походило на исполинскую мостовую. Пристань представляла чёрную выпирающую бессчётными шипами глыбу, и среди и шипов и наростов высились не менее угловатые, высеченные конечно же из камня механизмы, из их глубин вытягивались, тросы, на которых были закреплены «корабли» – покривлённые коробки, под тяжестью которых несколько прогибалась поверхность каменного моря. Конечно, в «корабли» эти загружали, и из кораблей этих выгружали – конечно, камни и только камни. Когда какой–нибудь из «кораблей» был разгружен, и загружен обратно местными камнями, некие измождённые человечки усердно начинали крутить некие ручки в механизмах, и «корабли», издавая устрашающий скрип, ползли, на уходящих к горизонту, к дальним берегам, к таким же пристаням и механизмам, тросах.