Дмитрий Щербинин - Спящие боги

– Иди! – вздохнул Творимир.

Уже приготовили доску с веревками. При приближении Бригена, крестьяне невольно замолкали, и трепетно гнули шеи.

Вот спустили. Горделиво подняв голову, Бриген устремился к своему лагерю.

* * *

Уже третий день продолжалась осада, за все это время не было ни одной атака, зато вражий лагерь неустанно разрастался. В монастыре росло напряжение – никто не смеялся, не улыбался. Все готовились к смерти. Лишь Анна, да еще несколько благочестивых монахинь старались подбодрить простодушным, совсем детским радушием…

А что касается старого Лорена, то единственные, кто видел его в эти дни, были несколько его подмастерьев. Они выбрали одну пристройку, и очень там были заняты; просили, чтобы их никто не отвлекал, и добавляли, что то, что они делают – на общее благо.

А в сумерках третьего дня спорхнул из неба почтовый голубь. Послание было предназначено Лорену, и, ознакомившись с ним, изобретатель сразу поспешил к Творимиру.

Предводитель этого стихийного восстания стоял на стене, и всем видом своим выражал полное отрешение.

– Все о монашке думаешь? – нахмурил седые брови Лорен.

– Да… – глухим голосом ответил Творимир.

– А зря. Она, по крайней мере, делом занята – за ранеными ухаживает. Можно сказать, не отходит от них. И о тебе не думает – некогда. Правильно, между прочим, делает… Я только что получил весть: собраны два больших повстанческих отряда. В каждом – более пяти тысяч человек. Они прилично вооружены, рвутся в бой. Они маршируют практически без останова, но будут здесь только на рассвете послезавтрашнего дня. А завтра – страшный для нас день. Враги тоже обо всем знают. Прежде они и не думали, что восстание примет такой угрожающий характер. Никогда еще, за всю историю, не было ничего подобного. Тут реальная возможность свержения власти… Хотя, никакой возможности и нет! Нам не выдержать завтрашней атаки. Силы осаждающих превышают наши в двадцать, а то и в тридцать раз. Также стало известно, что по дорогам продвигаются осадные машины, завтра они уже будут здесь… В эти дни, я и мои подмастерья создавали оболочку воздушного шара. Завтра, среди двора разведем большой костер – наполним шар жарким воздухом. Надо будет сделать достаточно большую корзину, но на это у нас есть плотники. Чтобы не погибнуть всем, нам придется оставить монастырь по воздуху. Что скажешь?

– Да… я согласен… только, раз уж мы начали… надо держаться до последнего…

– Да, конечно. Но, когда никакой надежды не останется, мы все–таки полетим.

– Хорошо… Начинайте делать корзину.

* * *

В ту ночь Творимир не смог заснуть – ни на минуту. Он то глядел на звезды, то прохаживался по двору, и все не было ему покоя. И встретил Анну – она, ухаживая за раненными, тоже давно не спала. Но она ничем не выдавала своей усталости.

И она прошептала тихо:

– Я слышала, завтра бой будет…

– Да…

– И ведь многие погибнут. – она осторожно взяла его руку своей прохладной ладошкой. – …Но зачем? Ты только посмотри, как дивна, спокойна эта ночь. Какая безмятежность, благодать в природе. Ну, почему же люди не могут жить так гармонично? Зачем все эти страдания, боль? Погляди – ведь все у нас уже есть – и мир, и время, и жизнь, и Любовь, и вся Вечность. Так зачем же причинять друг другу боль? Как так можно жить… – и тихая слеза страдания покатилась по ее гладкой щеке. – …Ты только взгляни на этот двор: как тихо и серебристо здесь. Но ведь завтра опять крики боли, удары… Для Человека – естественно Любить ближнего своего, на то он и Человек. Скажи, зачем это восстание…

– Для лучшей жизни…

– Но как же через насилие можно прийти к лучшей жизни?

– Я не знаю, не знаю. Наверное, от меня, как от героя, предводителя, требуются четкие речи, а вот я ничего не знаю, совсем запутался… И ты… вот гляжу я на тебя, и такую нежность, святость детскую вижу, что… так хочется защитить это от всего грубого, злого… Так много в этом мире зла. А ты такая хрупкая и возвышенная…

– Но ведь мы сами создаем мир, в котором живем.

– Знала бы ты, как права! Действительно… Иногда я сам об этом забываю, но – все, что мы видим – это порождения нашего сознания. Это живая планета… и все мрачное, что мы видим – это тоже в нас. Точнее – ты то уже избавилась от этого, через все прошла. А вот мне еще предстоит… Вот если бы я смог избавиться от какого–то тяжкого, грешного чувства в себе – завтра бы не было никакого боя. Ни крови, ни слез…

– Что ты такое говоришь… – шепнула она тихо, нежно.

– Но, должно быть, я – один из создателей, этого маленького, затерянного среди бесконечности мира… И ты, пожалуйста, прости меня, что в этом мире еще зло и боль… Прости, пожалуйста… я постараюсь исправиться… Ты только не гони меня…

– Что ты такое говоришь?.. Ни ты, ни я, никто либо вообще не может Богом назваться. Не в наших силах представить Бога… Может умереть Время, все миры могут в прах обратится, но Бог, который есть Любовь – он вечен. Мы в этом мире только миг; и все наши дела – короткий сполох. Мы можем воспламенить бесконечность, но и бесконечность, также как и время, в конце концов исчезнет. А Любовь останется.

– Ты так говоришь! Ты так уверена в этом.

– Конечно. Ведь Любовь движется всем мирозданием. Разве ты не чувствуешь это?..

– Ну, вот не во мне твоей уверенности. Мысли мечутся – идеи одну иную сметают.

– Но, Творимир, ты посмотри – как ночь тиха…

– Но вот ты прости меня, что завтра кровь будет литься. За всю боль прости. Милая, сестра моя Анна. Ты видишь меня всего, и, если я и сейчас говорю плохо, ты и за это прости. За все, что есть во мне плохого – прости. Если бы я мог тебя защитить от этого грубого, суетного мира!.. – и он пал перед ней на колени. – …И за эту театральность прости, и за пылкие, ненужные чувства прости…

Она положила ладонь ему на голову, и осторожно гладила его волосы, потом опустилась на колени, и также осторожно целовала его в виски. И она шептала:

– Ну, бог с тобою – ты только знай, что за все простила… бог с тобою… А защитить меня… Да кто же мне плохое сделает? Ведь мы же все из Света…

* * *

И прошла эта тихая святая ночь. И настал день – отчетливый и жесткий. Кровавый и вопящий – похожий на виденье воспаленного, болезненного сознания…

Мрачный, смертно–бледный Творимир стоял на стене – рядом, такие же угрюмые стояли восставшие. Были здесь и лучники, и мечники. Тяжело, жирно булькала смола в котлах. Творимир припомнил, каких трудов стоило эти котлы поднять, и тошно стало от понимания – эти труды были затрачены на то, чтобы причинить неимоверную боль…

А по дороге, сотрясая землю, накатывались осадные механизмы. Это были массивные, как будто намеренно уродливые вышки, с жирными животами, в которых томились штурмовики. Вышки были как раз под стать стенам, и в верхней части были проемы, из которых должно были высыпать враги. Вышки тащили мулы, причем сверху на них были закреплены толстые дубовые доски – это защищало от стрел…