Джульет Маккенна - Северная буря

Она, конечно, будет для чудовища еще большим соблазном, чем Дев в столь горестном состоянии.

— И я ничего не смогу сделать, чтобы ее спасти, — Дев уставился на вождя в смущении.

— Ризала сообщает: колдунья знает тайну, которая нам нужна, — Кейда медленно поднял смятую бумагу. — Неужели она себя защитить не сможет?

Неужели она не сможет защитить себя и его? И корабль, на котором они плывут? И всех матросов? Что подумает владение, узнав о том, что дракон уничтожил корабль, на котором приближались, как я всем говорю, паши надежды?

— Мой господин, — у входа в пещеру появился Риду с завернутой в листья лиллы холодной печеной рыбой. — Тебе надо поесть. Вам обоим.

Кейда кивнул и встал.

— Попытайся, Дев, — вполголоса посоветовал он.

— Не вижу большого смысла, — скорбно пробормотал чародей. — Скорее всего, меня опять вырвет.

— Здесь где-то должен расти дави-корень, — Кейда с нарастающей тревогой поглядел на северянина. — Он тебе должен помочь.

Вождь поймал чародея за руку, когда тот споткнулся о камень. Резкий звук ошарашил лоалов. Стая мигом бежала, остались лишь влажные перевернутые камни да эхо пронзительных воплей.

Какого рода знак — их побег? Не знаю, и кажется, что это мне безразлично.

Кейда выпустил руку волшебника, и они потащились во мрак пещеры.

Отрывистая алдабрешская речь была первым и единственным звуком, который услышала Велиндре, придя в сознание. Мало-помалу она заметила, что тьма вокруг не совсем полная. Сквозь закрытые веки пробивался свет. Она лежала на боку. Под ней оказалось что-то мягкое, но никакого покрывала. Велиндре попыталась открыть глаза, но веки ее не послушались: их чем-то залепило. Она попробовала поднять руку и протереть их, движения получились неловкими, скованными. Колдунья перекатилась на спину. Но не чувствовала никого вокруг. Воздух затхлый и душный, гнетет жара.

Кто-то взял ее ладонь и положил на живот.

— Все в порядке, не беспокойся.

Велиндре ощутила у себя на шее чьи-то пальцы, они проверяли, как у нее бьется сердце. Голос она узнала. Та самая девчушка, что ее опоила. Велиндре попыталась увернуться, но тело не слушалось.

— Лежи тихо, — ласково велела девчушка.

Ризала, вот как ее зовут, вспомнилось Велиндре. Все, что вспоминалось, отпрянуло от прикосновения ко лбу прохладной влажной ткани. Колдунья только и могла, что подчиниться и позволить промыть себе глаза. Она лежала в оцепенении, и гнев все нарастал по мере того, как возвращалась память. Она здесь лежит целую бездну времени. То и дело она пыталась пробудиться, мучимая жаждой. Но вода, которую ей давали, ввергала ее в глухую тьму.

— Вот и все, — удовлетворенно заметила Ризала.

Велиндре моргнула, сощурилась, зрение стало отчетливей, и она обнаружила, что лежит в крохотном помещении без окон. Яркий свет, проливавшийся через узкую дверь, падал на деревянные стены и пол. Велиндре постаралась нахмуриться, глядя на стоящую на коленях Ризалу.

— Что ты со мной сделала? — Обвинение прозвучало шепотом. Во рту было сухо и несвеже.

— Извини, — небрежно бросила Ризала. — Мы не могли позволить себе медлить. И еще меньше хотелось встретить твой отказ отплыть с нами. Особенно когда узнали, что ты располагаешь премудростью, как одолеть дракона.

Ризала скользнула рукой под плечи Велиндре, приподнимая лежащую, и поднесла к ее губам деревянную чашку. В недавно бесчувственные руки Велиндре начала возвращаться сила, но недостаточно, чтобы сопротивляться. Недостаточно, чтобы закатить этой сучке пощечину. Она решила не спешить и отпила из чашки. Кисловатый сок изгнал затхлость изо рта, колдунья облизала огрубевшие сухие губы.

— Вы захватили меня в рабство? — она бы на этом вопросе не остановилась, но на нее напал приступ кашля, оставивший жгучую боль в груди.

— Не совсем. — К бессильной ярости волшебницы это, кажется, позабавило девушку. Ризала потянула подушку, чтобы положить под голову Велиндре, и опять села на пятки. — Не беспокойся, снотворное скоро развеется.

Велиндре бросила взгляд на свои стопы, думая, когда же она опять сможет передвигаться. Уж тогда-то она уберется отсюда, как только найдется глоток воздуха, чтобы его задействовать. Она взглянула выше, на голени, и ее поразило, что теперь она одета так же, как ее похитительница. А именно: в свободные шаровары из некрашеного хлопка, доходящие до середины голеней, и в рубаху без рукавов выцветшего красного цвета. Кожа Велиндре смотрелась поразительной бледной по сравнению с густой смуглостью алдабрешки. Мысли колдуньи блуждали. Никогда она не носила ничего красного, даже в детстве. Родители одевали ее в неброские цвета, пока их внимательный взгляд не подскажет природу ее врожденной склонности к той или иной стихии. Она в раздражении решила: ну и пусть. Не иначе как она еще наполовину оглушена. Не важно. Она сбежит от похитителей, где бы ее ни держали, как только окончательно соберется с мыслями и силами. И тут у нее шумно заурчало в желудке.

— Я проголодалась, — произнесла она с тем достоинством, на какое была способна. — Или вы меня еще и голодом решили морить?

Ризала опять улыбнулась с вызывающим у Велиндре ярость озорством.

— Я принесу тебе поесть, — она исчезла за открытой дверью. Велиндре поглядела ей вслед, пытаясь что-то определить по шуму за стеной. Внезапно с полуудивлением и полустрахом она распознала шлепанье воды о корабельную обшивку, скрип канатов и удары весел. Дуда наигрывала что-то уверенное и бойкое в узоре света и теней за дверью, и Велиндре отчасти слышала, отчасти ощущала дыхание моря под деревянным полом своего закутка. Какая-то незначительная беседа плыла над досками потолка. Новую дрожь вызвало осознание того, что у нее нет способа понять, что творится. Она свободно владела любым языком: от того, на котором ведут политические споры просвещенные торемальцы, до того, который необходим в беспорядочно собранных архивах косной Солуры, но здесь знание языков принесло мало пользы. Никогда у нее не возникало повода учить какие-либо языки или говоры Алдабреша. Эти неотесанные дикари не написали ничего, что стоило бы прочесть. И не напишут, пока упорствуют в своем суеверном страхе перед волшебством. А их суеверный страх может принести ей смерть, если она не сбежит.

Велиндре поняла, что ее охватило не только беспокойство. Вместе с неприятными мурашками по всему телу к ней возвращалось тепло, ноги оживали. Уперев их в расшитое цветами одеяло, она села, опираясь о стену. И тут же с ужасом осознала другую перемену, куда хуже, чем та, что ее переодели: ей так коротко остригли волосы, что они едва прикрывали затылок. Она пробежала дрожащей ладонью по голове. На глаза выступили невольные слезы.