Марина Волкова - Ожерелье вечности

— Я не испугал Вас, сударыня? Приношу свои извинения. Не бойтесь, Вас я не трону. Я отойду, чтобы не смущать Вас, одевайтесь, пожалуйста, — и с этими словами неожиданно исчезло из виду.

Маня судорожно, не вытираясь, оделась и, озираясь, вернулась на место стоянки. Невдалеке послышался топот лошади Николая и характерное потрескивание разрядов Витюши. Маня с облегчением перевела дух и стала разжигать костёр, который никак не хотел разгораться. Подоспевший Витюша ухарски метнул в него целую молнию и огонь с шумом стал пожирать сложенный валежник. Встревоженный Николай, быстро спешившись и привязав лошадь, подбежал к Мане и, схватив за плечи, спросил:

— Что случилось? Ты кричала?

Маня, рассказывая о непрошеном визитёре, опять принялась озираться и оглядываться, но никого не обнаружила, и подумала, а не привиделось ли ей? Нет, слишком яркой и необычной была внешность визитёра. Николай не знал, что и подумать, поэтому решил, что пока надо принять меры предосторожности и действовать по обстоятельствам. Витюша охранял их стоянку, пока они разделывали и готовили принесённых охотниками уток. В напряжённом молчании прошёл и ужин, прерываемый лишь трескучим бахвальством Витюши о том, как весело он справится с нежданным гостем в случае его появления. Спать укладываться Маня стала поближе к Николаю и, несмотря на боязнь, усталость взяла своё и она быстро уснула. Николай невольно позавидовал Витюше, его неиссякаемой энергии и возможности обходиться без пищи и сна. Он тоже очень устал, глаза его смежились… Вдруг он подскочил, озарённый догадкой, и с ужасом увидел Мистера Крыса в тени, за деревом. Тот стоял и злобно улыбался. Снял шляпу и, приветственно помахав ею, сказал:

— Да, ты правильно испугался. Это снова я, твоё чудовище из детства. Здесь, в придуманном тобою мире я обладаю огромной силой, практически непобедимой, так как ты придумал меня раньше и вложил в меня больше душевных сил и страха, чем во всё здесь.

Да, придуманный в детстве Николаем Мистер Крыс был не просто заурядной детской страшилкой. Это было нечто выдающееся, сочетающее в себе одновременно благородные черты, — он мог напасть только когда маленький Коля в чём-нибудь провинился и чувствовал угрызения совести, и подлость, которая заключалась в том, что Мистер Крыс нападал только в темноте в момент засыпания. Уставшая психика требовала отдыха и сна, а неумолимый Мистер Крыс требовал отчёта в поступках Коли, толкуя малейший повод не в его пользу. Они долго спорили о причинах неблаговидных поступков Коли, которые, кстати говоря, в основном были обычными детскими шалостями, и Мистер Крыс всегда чётко указывал причинно- следственную связь событий. Вежливо — холодная манера его, без всякого намёка на снисходительность, действовала на Колю угнетающе и особенно унизительно. Платой были слёзы раскаяния, которые Мистер Крыс с большой предупредительностью собирал в хрустальный флакончик, который носил на груди, как драгоценность. После этого Мистер Крыс исчезал так же внезапно, как и появлялся, оставляя Колю разбитым и слабым, с сознанием греховности своей природы. Поступая в дальнейшем только в полном соответствии с внутренним своим ощущением добра и зла, Николай получил возможность ухода от опеки столь строгого судьи. И вот появление его здесь, в этом мире, неприятно поразило Николая.

— Ага, я вижу, ты пришёл в чувство, наконец. Ты уже догадался, о чём пойдёт речь, догада ты моя? Вот и хорошо, а то флакончик мой нуждается в пополнении.

— Ах, неужели ты думаешь, что сможешь теперь, у меня, взрослого человека, выбить слёзы раскаяния? Ты ошибаешься. Мне не о чем сожалеть, кроме утраченной не самой лучшей действительности. Я не чувствую себя виноватым ни в чём. Разве только…

— Вот- вот, поговорим.

Он приблизился и наклонился над Маней, пытаясь её разбудить.

Николай яростно дёрнул его за один из лоскутов одежды, принудив сесть рядом.

— Не трогай её, она совсем ребёнок.

— Да понимаешь ли, она меня видит и может быть мне полезна тоже. А насчёт того, что она ещё ребёнок — это вопрос не ко мне. Это ты придумал её такой инфантильной и, в сущности, никакой. Ну, красивая, но не яркая, ну добрая, но не борец, совсем не борец. Ну, любит тебя, но по-детски…

— Но, но, но! — не выдержал Николай. — Тебе-то что за дело?

— Дело-то моё маленькое — собрать с тебя причитающуюся мне толику. Вот если бы ты к ней остался бы равнодушным, — я остался бы в стороне. А так, нет, дражайший мой, так дело не пойдёт. Это ты втравил девушку в историю, в которой в принципе не может быть счастливого конца, ты обрёк любовь её на заклание и во имя чего? Поматросил и бросил? Ведь для неё всё происходящее — реальность, которая ранит душу и не обещает облегчения и взаимности. Ты же сам заметил, что она теперь держится от тебя подальше, пытается хотя бы так сохранить дистанцию между вами. Это только благодаря её невинности ваши отношения не усугубились близостью. А ты, как мартовский кот, уже не в силах совладать со своим влечением и ждёшь только удобного случая, чтобы овладеть ею. Что, скажешь, я не прав?

Николай удручённо опустил голову. Сказанное Мистером Крысом не было для него открытием. Он и сам уже догадывался, что не всё ладно складывается у него с Маней и понял главную свою ошибку. Когда он заказывал сон, там ничего не было про его любовь к девушке. То есть опять он представлял себе только то, что было ему знакомо, — интим и ничего более. Любовь девушки тоже не была продумана, как следует, просто подразумевалось обычное послушание прихотям его и слепое обожание, а личность её ему была даже не интересна. Однако теперь, после этих гонок по горам, он вдруг отчётливо понял, как дорога ему Маня. Своей нежностью, верностью, готовностью идти на любые лишения, женственностью и, главное, достоинством, с которым эта маленькая женщина несла свою головку. За эти дни она стала верной и надёжной его спутницей, не притязающей ни на что более. Он понял вдруг со всей ясностью, насколько мелки были его устремления, насколько больно было ей, такой чувствительной и любящей, понимая его физическое влечение, сгорая от желания разделить его, — не дать себе этого сделать, не разменять чувство на мелкие страстишки.

Любовью называть не смейте

Влечения обыденную суть,

На рану мне бальзам не лейте,

Пытаясь словом обмануть.

Пустышкой оказалось чувство

И пепел ветром разнесло…

Моих мечтаний горькое искусство

От катастрофы не спасло.

Они ускорили развязку,

Пред выбором поставив вас:

Или реальность, или сказку?

Вы не ошиблись в этот раз!

Спасибо Вашему испугу,

Что не зашёл так далеко

Мой сбой с наезженного круга,

Но сожаленье велико…