Анатолий Нейтак - Уроки гнева

— Нам они подходят, — бросила Ночная.

Снова мотнув головой и не пожелав возобновлять бесконечный спор, Бурый повернулся, скрывшись в доме.

— Я всё ещё не уверен, что хочу этого.

— Хорошо, Тиман. — Покладисто, чуть устало. — Этого ты не хочешь. Тогда скажи мне, чего ты хочешь? Только пусть это будет ещё и то, что ты можешь.

Тиман, идущий за Эхагесом к Столице, открыл было рот, но задумался — и закрыл его. На лицо рыжеволосого человека легли тени не самых приятных раздумий.

— Похоже, — сказал он наконец, — у тебя есть та же мерзкая привычка, что у моего папаши.

— Да? Это какая же?

— Всегда оказываться правым — потом.

Страж фыркнул.

— Я в своей жизни научился многим вещам, — продолжал Тиман. — И все они, если брать в целом, были либо законны, либо незаконны. От законных на меня нападает зевота. А связываться с незаконными мне что-то больше не хочется. Учиться плести чары — это хотя бы обещает что-то новенькое. Эй, ты чего?

Обернувшись следом за Эхагесом, Тиман замер. Широко шагая, через поле прямо к ним шёл кто-то высоченный, чёрный… страшный.

— Это тастар, — сказал Гес не только без всякого страха, но даже с намёком на тепло в голосе. — Точнее, Владыка тастаров, Пламенный. Я рассказывал тебе, помнишь? Кирэ, сай!

— Кирэ.

Пламенный остановился шагах в шести от пары людей и заговорил о чём-то на непонятном Тиману языке. Эхагес отвечал.

А Тиман глядел на них, и из-под быстро тающего страха проступало любопытство.

— О чём это вы балакаете? — не выдержал он.

— Не о чём, а о ком, — бросил страж вполголоса. Рыжеволосый понял, но даже это его не испугало. Где-то внутри обнаружилась непонятно на чём основанная, но твёрдая уверенность в том, что ничего плохого теперь не случится.

— Сай… Лаэ не нашли?

— Напротив. Она сама нашлась. Я встречал её, когда она прибежала в долину, где теперь наше место.

— Не понимаю. Зачем?

— Она хочет учиться магии.

— Не понимаю!

— Она очень к тебе привязана. Она хочет быть с тобой. Всегда и везде. Она хочет стать магом, как я или ты, чтобы быть не просто обузой, но помощницей.

— Бред! При чём тут это?

— Не знаю. Я уже сто кругов живу среди людей, я научился чувствовать то же, что они, но по-прежнему не всегда могу понять, почему люди чувствуют так, а не иначе. У ваших чувств, мотивов и действий особая логика… к тому же Лаэ — не совсем человек. В некоторых отношениях она отличается от вас сильнее, чем мы.

— Но что мне делать?

— Повидать её. Поговорить. Какой ещё совет я могу тебе дать?

Пламенному пришлось шагать за Поворот так часто, что это даже утомило его. От хижины Бурого — к Столице, оттуда — обратно, с Эхагесом и Тиманом. Потом с одним Тиманом — в долину, оставить рыжеволосого на попечение Смотрящего (как мастер дэну, тот легче других способен был договориться с нечаянным живым трофеем Эхагеса); наконец, захватив с собой Лаэ, снова перенестись к хижине: к её хозяину, к Ночной и стражу.

…В первое мгновение Лаэ и Гес просто замерли, глядя друг на друга. А потом девушка живой молнией кинулась к Нему, к Тому, кто больше её не покинет, и Эхагес едва сумел так подхватить её, чтобы не рухнуть вместе с ней в молодые горные травы.

— Вот это уже не так глупо, — сказал сам себе Бурый, сидя в хижине и щуря подслеповатые глазки, устремлённые в потолок. — Это почти правильно. Им можно подарить настоящую песню — рруммм!

Лето подходило к концу. В Столице королевства Равнин — так же, как и по всей стране. Подходило время урожая и с неизбежностью следующее за ним время сбора податей. А за горами, во владениях хирашцев, по-прежнему происходило нечто не вполне ясное даже Айкему. Уже третий по счёту агент, внедрённый в ряды "красных одежд", начал врать сразу после пересечения границ болот Биго, и рыцарь-шпион терял сон, путаясь в догадках по поводу происходящего.

Но короля Итоллари не волновал урожай, не волновали налоги и даже тревоги, снедающие Айкема, хотя королевские взоры тоже были обращены на запад.

Тастары. Тастары и их непонятные дела.

Как это ни удивительно, но Владыка действительно не стал отнимать трон у последнего из прямых потомков Гэллари. Ито была предоставлена полная свобода действий. Даже отмены указа за подписью его брата — того самого, касаемо Грамотеев — и той от нового короля не потребовали. Итоллари сам отменил его спустя сезон после своего воцарения, сообразив, куда дует ветер. Но время было упущено: под крылышко тастаров, самовольно захвативших одну уединённую горную долину, стеклось несколько тысяч голов самого разного народа. По преимуществу Грамотеев, но не только их. Далеко не только!

При столь резко выросшем числе ртов Долина не покупала зерно и хлеб, только немного (действительно немного) продуктов животного происхождения: мяса, масла, молока, сыров. Как они ухитряются там прокормиться, было для короля и чинов Большого Приказа загадкой. И сами собой лезли в голову мысли о магии — хотя это слово, как прекрасно понимал Итоллари, на самом деле не объясняло ничего. Агентов Айкема в Долине не было: рыцарь-шпион отказался посылать туда людей, и король с ним неохотно согласился. А все однажды пришедшие в Долину там и оставались, так что за её пределами расспрашивать было практически некого.

Рассуждая категориями государственной безопасности, от тастаров можно было ожидать чего угодно. Иметь слепое пятно у своих границ, а если по чести, в своих границах, и даже не пытаться выяснить, что там творится… нет! Нельзя допускать такого. Нельзя никак.

И ближе к осени Итоллари созрел наконец для решительного шага.

Всё повторяется в этой жизни, думал Винар. Всё это уже было: и долгое бессмысленное сидение под замком, и внезапное перемещение из камеры в гостевые комнаты, и новая одежда, и цирюльник… На этот раз, правда, полноватый, ладно-ловкий в обращении с полотенцем, бритвой и тазиком с мыльной водой… и болтливый.

Только вот почерпнуть из этой болтовни что-либо полезное не представлялось возможным.

И дядя Айкем не зашёл, чтобы повидаться со своим протеже…

К чертям дядю Айкема.

Неужели он не мог похлопотать об освобождении? Да что там, он бы мог просто подписать приказ! Если не об освобождении из-под стражи, то хотя бы о переводе в место поуютнее. А если немного подумать — в подхвостье его, этот перевод. Если бы дядя действительно хотел что-то сделать для него, он бы через третьих-четвёртых лиц сунул тюремщику серебра, и узник получил бы, по крайности, бумагу, чернила и перья.

К чертям любезнейшего дядюшку. В подхвостье кошачье вместе со всем остальным миром.

Но мир, увы, не желал оставить Винара в покое. Умеренно поздним утром к нему явился молодой Серый страж. В его сопровождении Винар проследовал во двор цитадели, где их ожидали ещё два стража с четырьмя верховыми и двумя вьючными лошадьми.