Анна Гурова - Земля оборотней

— Тсс, ни слова об Асгерд! Похъёльцы о ней даже не знают.

— Ты хочешь сказать…

— Думаю, они ее не поймали.

Ахти сразу повеселел. Даже протянул руку к котелку.

— Знаешь, о чем я жалею? — сказал он. — Что тогда в бою понадеялся на Плачущий Меч. А ведь у меня оставалось последнее средство — а я о нем и не вспомнил. Зато пока мы с Аке сидели в каменной дыре, я только о нем и думал, днем и ночью… И как ее тун не порвал, когда ударил меня в грудь…

— Ты про материнское заклятие? — спросил Ильмо шепотом. — Я тоже тогда про него забыл, а потом не раз вспоминал. И знаешь, что я скажу тебе, Ахти, — хорошо, что мы о нем забыли! Оно нам еще пригодится. И еще скажу тебе кое-что — не трогай его, пока я не дам тебе знак.

Аке взглянул на него с удивлением:

— Ты что-то задумал?

Они оба смотрели на него с надеждой — озлобленный, отчаявшийся Аке и измученный Ахти. Ильмо ответил им взглядом, в котором было больше уверенности, чем он чувствовал.

— Делайте, что я скажу, и, возможно, мы отсюда выберемся.

Аке скептически поднял бровь. Ахти улыбнулся и кивнул в ответ:

— Хорошо, как скажешь.

— А кстати, — сказал Аке. — Привели-то нас сюда не туны, а саами. О чем это говорит? Что отсюда можно выбраться. Не вылететь — понимаете? — а выйти ногами!

Варг повел глазами в сторону двери.

— И засовов с замками тут не водится… А саами — нам не соперники. Пустоглазые, словно мертвецы. Пара пинков, и мы на воле!

— Аке! — вздыхая, сказал Ильмо. — Ты лучше прислушайся. Слышишь шелест перьев и звон железа? Мы — ценные пленники. Нас сторожат крепко.

— Уж лучше погибнуть в бою, чем стать обедом для нелюдей!

— Не спеши погибать, — сказал Ахти. — Давайте лучше послушаем Ильмо и попробуем выжить…

Главный зал чертогов Туонелы был единственным в своем роде. Во всем мире ни у людей, ни у тунов подобного не было: вырубленный прямо в скале, высокий и просторный, с множеством узких стрельчатых окон под потолком, украшенный фресками, каких не увидишь и в землях варгов, и колоннадой при входе. Вдоль стен ярусами поднимались каменные скамьи, потолок поддерживали резные стропила. Потолок был настелен деревянный — каменный не выдержал бы своего веса.

Когда пленников вывели в середину зала, Аке вздрогнул и остановился.

— Смотрите!

Голос варга так задрожал, что Ильмо едва узнал его.

— Так вот что они затевают! А ведь мне рассказывали, предупреждали… я думал, врут — а они…

У северной стены, на возвышении стоял каменный стол-жертвенник. О его предназначении можно было легко догадаться по выемке в середине и каменным желобкам, что вели к двум железным чашам у его основания. Третий желоб, самый широкий, уходил прямо в рот Калме.

На гладкой каменной стене был вырезан огромный, в человеческий рост, лик богини смерти. Ильмо мгновенно узнал доброе, умиротворенное лицо карьяльской женщины с пограничной скалы у входа во Внутреннюю Похъёлу. Только половина лица была словно окутана плотной тенью.

Чем дольше Ильмо смотрел на это лицо, тем сильнее на него наваливалась тяжесть чуждой злобной воли. То же, что они почувствовали в первый раз, наткнувшись на крылатый идол Калмы у оврага, — но намного сильнее. Это зрелище сводило с ума: ласковое родное лицо справа — и чернота слева. Мудрая материнская улыбка перетекала в ядовитую усмешку, как будто Калма насмехалась над всеми в зале — и жертвами, и своими слугами… Ильмо закрыл глаза, но всё равно продолжал видеть это лицо. Правый глаз, спокойно смотрящий в небо, и черный провал слева. Ильмо чувствовал: как только его кровь упадет на камни жертвенника, эти разные глаза его увидят — и тогда ему точно конец. Телом и душой он пойдет в пищу Калме.

Тунов в зале было видимо-невидимо. Наверно, здесь собрался весь клан Ловьятар. Ильмо догадался по разноцветному оперению, что сюда затесалось немало тунов из других, дружественных или родственных кланов. Рядом с жертвенником, окруженная группой рунопевцев, стояла Лоухи — прямая и неподвижная, словно отлитая из железа, в багровой мантии и железной диадеме. В руке она держала обсидиановый нож.

Обращаясь к каменному лику на стене, она медленно и торжественно читала на похъёльском какое-то заклинание.

По обеим сторонам жертвенника ярусами располагались каменные скамьи. Там сидели наиболее знатные туны; там же была Ильма, бледная и роскошно одетая. Она нашла взглядом Ильмо и подмигнула ему.

Ильмо сразу успокоился. Гнет Калмы исчез как по волшебству.

Он вспомнил, что придумал накануне, в своей тюрьме.

Лоухи закончила заклинание и только было набрала воздуха, чтобы начать следующее, как Ильмо шагнул вперед и громко заговорил. Под сводами разнеслось эхо, усиливая его голос.

— Я Ильмаринен из рода Калева! — зазвучало в примолкнувшем зале. — Меня послали боги и прародитель моего рода, Вяйнемейнен. Они направили меня сюда, чтобы искупить вину и восстановить ущерб, причиненный твоему роду, Лоухи, смертью твоего сына Рауни.

По залу пробежал изумленный ропот. Неслыханное дело, жертва заговорила — да еще о чём! Едва ли все присутствующие поняли, что говорит Ильмо, хотя старшие туны обычно знали языки всех соседей. Ильмо давно уже понял, что карьяльский и похъёльский языки родственны, как и сами их народы. Но даже если общий смысл от тунов ускользнул, имя Вяйнемейнена не должно было пройти мимо их ушей.

— Что такое? — гневно воскликнула Лоухи, резко оборачиваясь. — Разве его спрашивали? И что за чушь он несет? Как он может восстановить невосстановимое?

«Укко, отец небесный, пусть она не убьет меня сразу!» — подумал Ильмо и торжественно сказал:

— Боги послали меня тебе, Лоухи, чтобы заместить одного сына другим. Я готов жениться на твоей дочери и стать тебе сыном вместо Рауни. Ты принимаешь мое предложение, Ильманейтси?

От подобной наглости Лоухи потеряла дар речи. В зале воцарилась мертвая тишина. Вдруг раздалось хлопанье крыльев — это Ильма спорхнула со своей скамьи, опустилась рядом с Ильмо и, взяв его за руку, сказала ему с улыбкой:

— Я согласна.

А потом громко повторила то же самое на похъёльском для всех.

Тишина взорвалась громким гомоном, который тут же затих. Все взгляды устремились на Лоухи. Что она скажет? Как покарает дерзкого раба?

Но Лоухи молчала, не находя слов. Она растерялась. На миг ей показалось, что время обернулось вспять, и это она сама, сто лет назад, стоит перед лицом Матери Калмы, а медноволосый герой, сын богини, не знающий поражений молодой Вяйнемейнен берет ее в жены…

«Но какова дочь! Попыталась вести свою игру! Тут же согласилась на предложение этого чумазого лесовика, словно они были заодно! Да не она ли посоветовала ему сделать это дурацкое предложение! То-то она следила за каждым его шагом… Ничем не отличается от Рауни, маленькая интриганка! Небось позарилась на сампо! Ей это еще аукнется…»