Гарри Тёртлдав - Тьма надвигается

— Ну хорошо, — раздраженно бросил конунг, — если желаешь. Дозволяем переодеть пару наших солдат в форму фортвежских пограничников, пусть спалят пару наших воинов, а лучше — инспекторов в каком-нибудь порубежном городишке. Мы полагаем, что в этом нет ни малейшей необходимости, но если тебе так охота — мы дозволяем.

— Благодарю, ваше величество, — проговорил Ратарь. — Традиция требует предоставить повод для объявления войны, и приведенный вашим величеством прекрасно сыграет свою роль. — Маршал сомневался, что у него бы хватило фантазии придумать столь коварный план. Двуличие было у Свеммеля в крови.

— Продвигаясь вперед, — у маршала не было сомнений в том, что ункерлантцы будут продвигаться вперед, внезапно ударив противнику в тыл, — следует ли нам занимать также и земли, до Шестилетней войны принадлежавшие Альгарве?

— Нет! — Свеммель покачал головой. — Никоим образом мы не намеревались совершать подобное. Мы ожидаем, что альгарвейцы вернут себе прежние владения, и не намерены давать им повода напасть на наше царство!

— Превосходное решение, ваше величество, — промолвил Ратарь, стараясь не показывать облегчения. Кажется, Свеммель сегодня был в ударе и предусмотрел все. Ратарю приходилось сражаться с альгарвейцами в Шестилетнюю войну, прежде чем его полк взбунтовался и солдаты разбрелись по домам, и маршал не питал ни малейшего желания вновь встретиться с рыжиками на поле боя. — Если верить отчетам о битве при Гоццо, альгарвейцы вот-вот сами вторгнутся в Фортвег.

— Именно так, — ответил конунг. — И мы полагаем, что король Мезенцио не остановится на старой границе. Поэтому, чтобы вернуть наше законное достояние, Ункерлант должен действовать быстро. По нашему мнению, короля Мезенцио не остановит ничего, кроме необходимости.

— Даже становым караваном невозможно немедленно перебросить армию с западной границы в фортвежские пределы, ваше величество, — предупредил Ратарь. Он полностью разделял мнение Свеммеля об альгарвейском монархе, но и о собственном сюзерене придерживался схожего: тот и сам не умел остановиться вовремя. Это мнение он тоже держал при себе. — Обширные владения вашего величества показывают мощь Ункерланта, но они и задерживают движение по нашим просторам.

— Не трать зря ни единой минуты. — Свеммель плотоядно расхохотался. — Проклятие, как бы мечтали мы обернуться комаром в тронном зале Пенды, когда тот услышит, что Фортвег подвергся вторжению с двух сторон! Из-под этого олуха придется выгребать навоз!

— Слушаюсь и повинуюсь, ваше величество. — Ратарь поклонился. — Также я, с вашего разрешения, отправлю часть полков в пустыню, на рубежи Зувейзы, как для того, чтобы вселить страх в голозадых дикарей, так и ради того, чтобы обмануть фортвежцев.

— Мы дозволяем, — согласился конунг. — И намерены следить за тобою непрестанно, маршал, дабы все наши повеления исполнялись с наипохвальнейшей быстротой. Мы не потерпим ни малейшей задержки. Тебе все понятно, маршал?

— Так точно, ваше величество. — Ратарь поклонился земно. — Слушаюсь и повинуюсь.

— Конечно, повинуешься, — безразлично заметил Свеммель. — С теми, кто отказывается повиноваться конунгу Ункерланта, поступают сурово. А с их семьями — еще суровей. Поэтому повиновение эффективно. — Он взмахнул рукой — не по-альгарвейски легкомысленно, а на ункерлантский манер, резко. — Иди, займись делом.

Ратарь снова пал ниц, ткнувшись лбом в зеленую ковровую дорожку. Маршал чувствовал запах собственного пота. Свеммель вызывал страх и неограниченной своей властью, и неудержимой своей натурой. Свеммель вызывал страх — чтобы отдать ему приказ. Как только что своему маршалу.

Вырвавшись из приемной палаты, Ратарь принял назад свой меч от низко склонившихся перед ним лакеев. С каждым шагом, удалявшим его от дворца, спина маршала выпрямлялась.

Когда Ратарь вернулся в штаб, адьютанты кланялись перед ним, и называли «государь», торопились исполнить любой его приказ и рассыпались восторженными словесами. Маршал Ункерланта гордился про себя собственной компетентностью. И все же тяжкая тайна продолжала храниться на задворках его рассудка: в Ункерланте уступать властью только конунгу — все равно что быть ближайшим целым числом перед единицей. Нулем он был и останется нулем навсегда.

Стоя на пирсе в гавани Тырговиште, Корнелю выслушивал последний приказ.

— Вы должны нанести верфям Фельтре как можно больший урон, капитан. — Голос командора Дельфину был непривычно серьезен и суров. — Как можно больший. Но возвращайтесь живым. У Сибиу не так много хороших солдат, чтобы разбрасываться ими.

— Понимаю. — Корнелю поклонился своему командиру, который был не только коммодором флота, но и графом королевства Сибиу. — Я исполню что должно. Это задание важно для нас — иначе вы не послали бы меня.

Дельфину поклонился в ответ, потом расцеловал Корнелю в обе щеки.

— Это задание крайне важно. Но твое возвращение важно не менее — война продлится еще долго, и это не последний твой выход в море.

Шесть золотых нашивок на рукавах иссиня-зеленого мундира Дельфину и золотой кант на форменной юбке сияли на предвечернем солнце. Если бы капитан третьего ранга Корнелю был в форме, то у него нашивок было бы четыре, но черный резиновый комбинезон не имел знаков различия — только впечатанные над сердцем пять корон Сибиу. За плечами капитана болтался прорезиненный мешок.

Шлепая резиновыми ластами, Корнелю неуклюже доковылял до края пирса. Внизу, в воде, его поджидал небольшой темно-серый левиафан: всего в пять не то шесть раз длиннее седока. Крупные экземпляры достигали вдвое больших размеров.

Чудовище обратило к моряку маленький черный глаз.

— Привет, Эфориель, — обратился к нему Корнелю.

Левиафан фыркнул дыхалом и раззявил полную длинных, острых зубов пасть. Челюсти его были приспособлены, чтобы ловить рыбу, но если они сомкнутся на человеческом теле, то перекусят его напополам.

Скользнув в воду, Корнелю уцепился за упряжь, обвивавшую длинное тело Эфориели и державшуюся на грудных плавниках. Он потрепал гладкую, на ощупь мало отличавшуюся от резинового костюма подводников кожу зверя — не условным знаком, а вместо приветствия. Он очень привязался к Эфориели и даже назвал ее в честь первой своей девушки, хотя никому в этом не признавался.

На той же упряжи под брюхом левиафана висели ядра в обтекаемых коробах, частично заполненных воздухом, чтобы их не тянуло ко дну. Корнелю оскалил зубы в жестокой усмешке. Очень скоро он доставит эти ядра в Фельтре — но альгарвейцы вряд ли очень обрадуются такому подарку.

Командор Дельфину помахал подводнику с пирса.