Гарри Тёртлдав - Тьма надвигается

— Ума тут большого не надо, — ответил Турул. — Да и нету у драконов умишка-то. Не было и не будет. Ученые они — вот это да. У них и на это едва соображения хватает. А то на них вовсе летать нельзя было б. Пришлось бы на них охоту объявить да извести под корень, как любого хищного зверя. И провались я пропадом, если мне не кажется порой, что так оно бы лучше было.

— Но ты же один из укротителей, — воскликнул Иштван. — Ты что, хочешь без работы остаться?

— Порой мечтаю, — ответил Турул, вновь поразив Иштвана. — Столько труда уходит, чтобы вышколить дракона, а что получаешь взамен? Пламя, визг да навоз, вот что. А если их школить спустя рукава — сожрут попросту, твари клятые. Ну да, я в своем деле мастер, не поспорю. Но если так разобраться, парень — ну и что? Даже с конем, а кони вообще-то не блещут умом, подружиться можно. А с драконом? Никогда. Дракон знает кормушку, дракон знает стрекало, а больше ничего и знать не желает. И то забывает порой, вот как.

— А если б ты не был драконером, чем бы занимался? — спросил Иштван.

Турул уставился на него:

— Давненько уж я об этом не думал. Теперь уже и не знаю, правду сказать. Наверное, стал бы горшечником там, или плотником, или еще кем. Жил бы в каком-нибудь городишке с толстой женой, такой же старой, как я сам, и детьми, а может — да уж скорей всего, — внуков бы нянчил. У меня-то щенков вроде нет, разве только от подстилок лагерных за столько лет прижил, и сам не знаю.

Снова Иштван получил ответ более подробный, чем хотел бы. Турул был разговорчив, а собеседники у него появлялись нечасто.

— А лучше было бы тебе, чем сейчас, или хуже? — задал Иштван еще один вопрос.

— Да сгореть мне на этом самом месте, коли я знаю! — воскликнул старый драконер. — Одно могу сказать: все было бы по-другому. — Он подозрительно прищурился, отчего паутина морщинок вокруг глаз смялась. — Нет, не только. Еще я могу тебе сказать, что в загонах горы и горы драконьего навоза и сам он никуда не улетит. Так что надевай кожанки — и за дело.

— Так точно! — отчеканил Иштван. — Я только ждал, пока ты тут закончишь.

Это было достаточно близко к истине, чтобы Турул не смог придраться. Подавив вздох, Иштван принялся за работу.

Хадджадж стоял на площади перед царским дворцом в Бише, глядя, как ковыляют мимо колонны ункерлантских пленников. Те все еще были одеты в сланцево-серые мундиры. Ункерлантцы, кажется, до сих пор не отошли от изумления, что это зувейзины взяли их в плен, а не наоборот. Окрики нагих темнокожих солдат действовали на них так же деморализующе, как насмешки нагих темнокожих горожан.

Вслед за пленниками двигались стройные колонны зувейзинских солдат. Жители столицы приветствовали их слитным торжественным кличем, к которому Хадджадж с радостью присоединил свой голос. Голос толпы подхватил его и унес, словно волны прибоя на берегах мыса Хад-Фанз, самой северной точке всего Дерлавая.

— Какие они страшные, эти ункерлантцы, — заметила какая-то женщина, обернувшись к нему. — Они носят тряпки потому, что такие уродливые — чтобы никто не видел, да?

— Нет, — ответил министр иностранных дел Зувейзы. — Они носят одежду потому, что в их стране бывает очень холодно.

Он знал, что ункерлантцы и другие народы Дерлавая имели, помимо климата, иные причины носить одежду, но смысла в этих причинах не находил, невзирая на свой опыт и образование, так что вряд ли смог бы объяснить их своей соотечественнице.

Как оказалось, с тем же успехом Хадджадж мог и промолчать. Мысли женщины двигались по своей становой жиле безостановочно, точно караван:

— Они ведь не только на вид страшные. Они и солдаты никудышные. Все их так боялись, когда война только началась. Я так думаю, мы их победим — вот что я думаю.

Очевидно было, что она не поняла, с кем разговаривает.

— Будем надеяться, что вы окажетесь правы, сударыня, — только и ответил Хадджадж.

Он был рад — да что там, он был в восторге, что зувейзины победили в первом сражении с войсками конунга Свеммеля. К несчастью, он слишком много знал, чтобы убаюкивать себя мыслью, будто одна победа закончит войну. Лишь несколько раз в жизни он мечтал о недостижимом невежестве. Нынешний случай был как раз из таких.

Мимо дворца прошла очередная колонна унылых пленников. Из толпы на них сыпались оскорбления на языке зувейзи. Горожане постарше — те, кто ходил в школу, когда Зувейза еще была ункерлантской провинцией, — проклинали солдат в сланцево-серых мундирах на их родном наречии. Старшему поколению язык захватчиков вбивали в глотки, и зувейзины явно наслаждались, применяя свои познания должным образом.

За пленниками следовал полк верблюжьей кавалерии. Судя по тем отчетам, что дошли до столицы, всадники на дромадерах сыграли основную роль в победе над ункерлантцами. Даже южные окраины Зувейзы представляли собою пустыню. Верблюды могли преодолеть простор, перед которым спасуют кони, единороги и бегемоты. В критический момент ударив противнику по фланг, кавалеристы повергли ункерлантцев сначала в смятение, а затем в позорное бегство.

Кто-то коснулся плеча Хадджаджа. Министр обернулся и встретился взглядом с одним из царских слуг.

— С разрешения вашего превосходительства, — с поклоном промолвил лакей, — его величество желает видеть вас в палате для частных приемов немедля по окончании парада.

Хадджадж поклонился в ответ.

— Воля его величества — родник моего восторга, — ответил он вежливо, хотя и не вполне искренне. — Я исполню ее в указанный срок.

Лакей склонил голову и поспешил прочь.

Как только по площади прокатилась последняя захваченная баллиста, Хадджадж поспешил скрыться под сводами дворца и в относительно прохладном сумраке нашел дорогу в палату, где так часто вел беседы со своим повелителем. Шазли уже ждал его. Печенье, чай и вино — разумеется, тоже. Хадджадж упивался неторопливыми обычаями своего края; по его мнению, что ункерлантцы, что альгарвейцы действовали обыкновенно с неприличной поспешностью. Случались, однако, моменты, когда спешка бывала хотя и непристойна, однако необходима.

Шазли, видимо, думал так же. Царь оборвал вежливые сплетни над кубком вина так поспешно, насколько позволяли приличня.

— Что теперь, Хадджадж? — спросил он. — Мы отвесили конунгу Свеммелю изрядную оплеуху. Что бы ни мечтали вытрясти из нас ункерлантцы, мы показали, что им придется заплатить дорого. И то же самое мы продемонстрировали миру. Следует ли надеяться, что мир заметил наши старания?

— О да, ваше величество, заметил, — отозвался министр. — Я уже получил поздравления от послов некоторых держав. И каждое письмо заканчивалось пометкой, что является сугубо личным и не подразумевает изменения государственной политики со стороны упомянутых королевств.