Гарри Тёртлдав - Тьма надвигается

— Эти горожане ради своих затей родную мать продадут, — заявила Аннора, и Гаривальд кивнул. Крестьяне из захолустных деревень, составлявшие большую часть населения Ункерланта, издавна поглядывали косо на своих городских родичей.

— Хорошо, что хоть мы здесь живем по отеческим заветам, — продолжала Аннора. — К чему искать новых бед?

Гаривальд снова кивнул.

— Точно. Я не жалею, что окрест нет становых жил или что Ваддо не смог поставить у себя дома хрустальный шар. Ну что ему по хрусталику слушать? Одни только дурные вести да приказы из Котбуса.

— Словно между ними есть разница, — хмыкнула Аннора, и Гаривальд кивнул еще раз.

— Точно. Если кто-то, не забредая к нам, сможет командовать Ваддо, тот и дальше будет слушаться, как бы туго ни пришлось всей деревне, — заключил он. — Староста наш из тех олухов, что готовы тому, кто сверху сидит, задницу лизать, а того, кто ниже сидит, по башке огреть.

Он ожидал ответа, но Аннора промолчала, вглядываясь в узкую щель между захлопнутыми от дождя ставнями. Миг спустя она распахнула окно, чтобы присмотреться получше.

— Герпо-перечник явился! — воскликнула она с удивлением. — Что это на него нашло — в самую распутицу!

— У иных людей просто пятки чешутся, вот их и носит туда-сюда, — пробурчал Гаривальд. — В чем тут радость — никогда не понимал. Меня из родных мест золотом не выманишь.

Тем не менее он торопливо доел похлебку, покуда Аннора укладывала Лейбу в колыбель, накидывала плащ и нахлобучивала шапку. Из дома они выходили вместе, но тут Лейба заревела в голос, и Аннора с мученическим видом вернулась, чтобы ее укачать.

Навстречу коробейнику выбежало полдеревни. Что бы там ни говорил Гаривальд о том, что хрустальный шар в Зоссене не нужен и старинные обычаи лучше, а новостей и слухов, которые торговец пряностями разносил вместе с товаром, крестьянин ждал, и не он один.

Новости у Герпо были.

— Опять воюем, — заявил он.

— С кем теперь? — спросил кто-то. — С Фортвегом?

— Нет, с Фортвегом мы уже воевали, — ответил кто-то другой и с сомнением добавил: — Кажется.

— Пусть Герпо расскажет, — перебил Гаривальд. — Вот и узнаем.

— Спасибо, приятель, — поблагодарил коробейник. — Расскажу, а там и товар покажу. Воюем мы… — Он выдержал театральную паузу, — с чернокожими из Зувейзы!

— Чернорожими! — презрительно фыркнула какая-то бабка. — Поберег бы вранье для всяких, которые тут уши развесили. В другой раз ты нам еще расскажешь, что мы с синемордыми какими-нибудь воюем вон там, а то и с зелеными вон в другом краю! — Презрительно хохотнув, она ткнула пальцем сначала на восход, а потом на закат.

— Нет, Уоте, — перебил ее седой старик, — живут такие на свете, чернокожие-то. В Шестилетнюю войну со мной в одной роте их двое служили. Смелые ребята были, но хочешь верь, а хочешь — нет, но их пришлось учить, как мундир носить. У них в родных краях такая жара стоит, что все голые ходят. Даже бабы. — Он ухмыльнулся, будто вспомнив что-то приятное, но позабытое давным-давно.

Под взглядом Уоте молоко бы скисло.

— Придержи язык, Аген! Вот же гадость! — взвизгнула она.

Гаривальд не сказал бы точно, что больше возмутило старуху — что у Агена хватило смелости указать ей на ошибку или что где-то люди — женщины в особенности — щеголяют в чем мать родила. «Наверное, все разом», — подумал он.

— Про голых не скажу, но что воюем — это чистая правда, — вмешался Герпо. — Думаю, мы им быстро надерем задницы, как фортвежцам. — Он покосился на старуху: — Ты мне еще скажешь, что и фортвежцев на свете нет?

Уоте глянула на него так, будто мечтала, чтобы на свете не стало одного коробейника. Но вместо ответа принялась осыпать бранью Агена — в конце концов, тот опозорил ее перед всей деревней. Старик только пригнулся, ухмыляясь из-под широких полей шляпы. Начхать ему было на бабкину ругань.

— А кроме новостей, — продолжал коробейник, — я принес корицу, я принес гвоздику, я принес имбирь, я принес сушеный перец, от которого язык горит, и все это дешевле, чем можно представить!

Острый перец Гаривальду приходилось пробовать прежде, и вкус ему не понравился. Он купил несколько палочек корицы и пакетик молотого имбиря и поковылял по лужам домой. Торговля у Герпо шла бойко.

— Зимой пироги вкуснее будут, — заметила Аннора, когда Гаривальд показал ей покупки. Лейба уже успокоилась и снова принялась гонять кур. — Так что за новости? Я все пыталась убаюкать девчонку и не услышала.

— Ничего особенного. — Гаривальд в очередной раз пожал плечами. — Опять воюем, вот и все.

Иштван брел по пляжу острова Обуда. С костей дохлого куусаманского дракона падальщики уже содрали все мясо. Череп взирал на солдата пустыми глазницами. Иштван оскалил зубы в жестокой ухмылке; дьёндьёшский воитель мог испытывать страх, но показывать его не полагалось.

Дракон успел потерять большую часть зубов. Некоторые болтались на шеях товарищей Иштвана как сувениры в память об отбитой атаке куусаман. Большинство же солдат продали свою добычу туземцам. Островитяне, не знавшие искусства полета, имели несколько преувеличенное представление о том, каких могучих чар требует приручение дракона, и считали клыки ящеров могучими талисманами.

Иштван, хохотнув, пустил по волнам плоскую гальку. Всякий, кому приходилось выгребать за драконами навоз, знал, что в самих драконах магии нет. Иштвану приходилось. Он знал. А обуданцы в своем невежестве — нет.

Ему пришло в голову повыбить булыжником пару уцелевших клыков для себя. Но, поразмыслив, солдат пожал плечами и двинулся дальше. Деньги на Обуде значили мало — на них нечего было купить. А туземки, как он слышал, на драконьи клыки не покупались: на талисманы падки были только местные мужчины.

Волна взобралась по песку чуть дальше своих товарок. Иштвану пришлось отступить, чтобы она не замочила ботинок. И все равно волна была невысока. Далеко в море покачивались рыбачьи лодочки обуданцев. Пестрые лепестки парусов были видны издалека. Иштвана всегда завораживало зрелище парусных корабликов. Выросший в горной долине, он никогда не подозревал, что такое возможно.

Сейчас Ботнический океан был спокоен, но как страшны могут быть его волны, Иштван прежде не мог представить. В бурю они бросались на берег, точно дикие звери, и отступали неохотно, будто стремясь затащить остров под воду вместе с собою. Казалось, что у волн отрастали клыки, белые клыки пены, глодавшие берег.

Солдат покачал головой — нахватался, верно, от туземцев дури. В их наречии было несчетное число слов, обозначавших разные виды волн, в то время как дьёндьёшский, подобно любому человеческому языку, обходился одним. Вот снег, подумал Иштван, это да. Виды снега стоит определить точно. Но на Обуде снег видывали редко.