Гарри Тёртлдав - Тьма надвигается

Приглядевшись к тем, кто поднялся ему навстречу, Корнелю неохотно признал собственное поражение. Эти офицеры лагоанского флота словно сошли со страниц сибианского романа: самонадеянные, да, но не без оснований.

— Капитан Корнелю, — промолвил один из них и продолжил на своем языке: — Вы говорите по-лагоански?

Этот вопрос Корнелю мог понять и ответить на него:

— Нет.

То было одно из немногих приличных слов местного языка, которых моряк нахватался за время плена.

— Ладно. — Альгарвейским лагоанский офицер владел отменно и не пытался превратить этот язык в сибианский, как неумело стремился сделать Рамальо. — Думаю, мы сумеем объясниться и так. — Он подождал, пока Корнелю кивнет, и продолжил: — Я командор Рибьейро, а мой коллега — капитан Эбаштьяо. — Когда все пожали друг другу руки, командор внезапно вспомнил о забытом всеми Рамальо.

— Свободны, лейтенант, — бросил он, и Рамальо испарился.

— Вы прибыли к нам на прекрасном левиафане, — заметил Эбаштьяо на столь же превосходном альгарвейском. — Вы, сибы, всегда умели добиться от своих зверей максимум возможного.

— Благодарю. — Корнелю церемонно склонил голову. — И ради этого я был призван сюда — ради беседы о левиафанах?

Запоздало сообразив, что заговорил на родном сибианском, он принялся переводить свои слова на язык, очевидно, знакомый лагоанским офицерам, но командор Рибьейро оборвал его взмахом руки.

— Не утруждайтесь, — бросил он. — Полагаю, мы с Эбаштьяо в силах разобраться в вашем жаргоне, хотя сами и не умеем ломать о него язык. — Он пихнул товарища локтем в бок. — Верно, Эбаштьяо?

— Пожалуй, так, сударь, — кивнул тот. — А если мы не поймем, о чем толкует капитан, может, он и сам не знает, о чем толкует, а?

Глаза у него были узкие, раскосые — можно сказать «типично куусаманские», когда б не были они серыми, а не черными. Сейчас Эбаштьяо прищурился еще больше и явственно подмигнул Корнелю.

Как на это ответить, подводник не знал. В сибианском флоте принято было поддерживать между высшими и низшими чинами дистанцию столь же непреодолимую, как в армиях Валмиеры и Елгавы. Корнелю попытался представить, что ему подмигнул командор Дельфину, и помотал головой. Невообразимо. Поэтому он просто застыл, ожидая, что лагоанцы скажут дальше. С этими лагоанцами никогда ничего заранее нельзя сказать. Тем они и опасны.

— Мы планировали, капитан, привлечь вас к переподготовке наших подводников, — пояснил Эбаштьяо, — чтобы вы могли обучить их своим приемам — так сказать, дотянуть до своего уровня — а те, в свою очередь, могли патрулировать океан по возможности дальше от наших берегов и ближе к сибианским.

— Верно. — Рибьейро кивнул. — Мы не желаем, чтобы нас застали врасплох, как это случилось с вашей державой. Мы отправим наших левиафанов в дальние дозоры, как сказал Эбаштьяо, и сделаем все, чтобы снабдить кристаллом каждого подводника, чтобы тот мог спешно сообщить обо всем увиденном в штаб. Наш флот контролирует становые жилы. И кроме того, мы выведем в море парусники, чтобы, так сказать, заглянуть между жилами.

— Сомневаюсь, что все это вам пригодится, — горько заметил Корнелю. — Некоторые трюки годятся только на один раз. Не повезло нам.

— Лучше иметь и не нуждаться, чем нуждаться и не иметь, — ответил Рибьейро. — И мы расставим вдоль побережья лозоходческие посты — как следовало бы поступить вашей стране, если мне будет дозволено высказаться, не нанося обид.

— Теперь-то ясно, что вы правы, — промолвил Корнелю. — Но кто мог бы подумать заранее, что даже у альгарвейцев достанет безумия опробовать такой фокус? Если бы им не удалось…

Он скривился. Им удалось.

— Возвращаясь к вашему месту в этих планах, — вмешался Эбаштьяо. Командор Рибьейро занимался стратегией, его подчиненный — тактикой. В этом отношении лагоанский флот был устроен так же, как сибианский… в те дни, когда еще существовал сибианский флот. — Вы обучите наших ребят по своим стандартам, — продолжал Эбаштьяо. — По мере возможности составите учебное пособие, чтобы вашими методиками могли пользоваться другие. И, можете не сомневаться, станете патрулировать становые жилы и, опять-таки по мере возможности, вести войну на море в сибианских территориальных водах и поблизости. Будет этого достаточно, чтобы пробудить ваш энтузиазм?

— О да! — торопливо отозвался Корнелю.

Конечно, для лагоанцев он был лишь орудием. Но те наконец осознали, насколько это орудие может быть полезно.

В тот день школа была закрыта. Эалстан и Сидрок вместе с приятелями пинали мяч в парке неподалеку от дома, а с ними еще кучка мальчишек, кто постарше, кто помладше, повстречавшихся им по дороге. Игрой это назвать было трудно — какая там игра без ворот, без сеток, без разметки? Они просто с воплями гоняли мяч по лужайке — развлекались, насколько это возможно было в оккупированном Громхеорте.

Ночью шел дождь. Из-под ног метнувшегося к потрепанному старому мячу Эалстана брызнула грязь. Домой они с кузеном вернутся, измызгавшись до ушей. Матушка обругает обоих. Краешком сознания юноша понимал это и даже стыдился немного — но не настолько, чтобы сбавить ход.

Сидрок тоже ринулся к мячу, как ошалелый, не замечая противника. Восторг окатил Эалстана, будто пробившийся из-за облаков солнечный лучик. Согнувшись, он на бегу сшиб кузена с ног, и Сидрок повалился в лужу. Испустив дикий торжествующий вопль, Эалстан запустил мяч в купу каробовых деревьев.

— Чтоб тебе провалиться! — взвыл Сидрок, отплевываясь грязью.

Он с трудом встал на ноги.

— Да пошел ты к силам преисподним! — гаркнул через плечо Эалстан. — Я тебя честно сбил!

Не успел он сделать и трех шагов, как кто-то — он так и не разглядел, кто именно, — честно сбил его. Юноша отправился в полет, подобно дракону, поднявшемуся на крыло. Но в отличие от дракона в небе он не задержался. Эалстан шлепнулся животом в жидкую грязь и проехался по ней добрых пять шагов. Ох как матушка его взгреет — кафтан, как обнаружил юноша, поднявшись, приобрел приятный цвет хаки. А до того был сизым.

Он кинулся вслед мячу, уже перешедшему несколько раз из ног в ноги, смахивая на бегу грязные капли с кафтана. Даже бродяги, наблюдавшие за игрой в отдалении, выглядели чище.

До войны Громхеорт был процветающим городком. Конечно, были в нем свои изъяны — отец Эалстана утверждал, что нет на свете такого места, где нет своих изъянов, что казалось юноше вполне разумным. Но теперь, когда столько домов и лавок превратились в развалины, когда столько бывших солдат, которых оккупационные власти не озаботились взять в плен, рассеялось по окрестностям, в городе скопилось множество бродяг и нищих. Они жили чем приходилось, питались чем придется и спали где могли.