Татьяна Каменская - Ожидание

— Вероника Антоновна, здравствуйте!

Задумавшись, она едва услышала негромкий мужской голос, раздавшийся позади неё. Удивленно оглянувшись, Ника остановилась. На неё смотрел мужчина лет тридцати. Высокого роста, худощавый. Коротко стриженые волосы странно топорщатся в разные стороны, но смешная кепочка — блином, прикрывает не только их большую часть, но и те уродливые шрамы, что протянулись через всю левую щеку, и которые, как знает Ника, заканчиваются где-то на макушке головы. Страшные шрамы, последствия какого- то не-счастья, или аварии.

— Кажется, это был ожёг, химический ожёг! — высказала своё мнение одна из медсестер,

по поводу неприглядной внешности больного. — А у нас, врачи-хирурги отличные специа-листы, новое лицо в два счёта пришьют, сама свидетель…

Ника тогда не дослушала рассказа медсестры, чему именно та была свидетелем. Она сама знала, что в их отделении работают прекрасные врачи, и появление такого боль-ного не диковинка. Иссечение грубых швов лица, и наложение косметических, отнюдь не такая сложная операция, хотя и не из самых приятных. Только этот больной был в чем-то довольно непонятной личностью, и едва ли он был ей интересен как мужчина. Она видела его мельком, всего один раз, но что-то тогда её поразило в нем. Глаза ли, с голыми воспаленными веками, или все те — же шрамы, багровой рваной полосой протянувшиеся по его лицу. Кого напоминал ей этот мужчина?

Неужели старого Айкена, из её далёкого детства? Но Айкен был старик с добрыми гла-зами ребенка. А у этого мужчины, быстрый, ускользающий взгляд вызывает непонятное беспокойство и желание уйти, скрыться от него неизвестно отчего, и почему. Да и к чему она сравнивает Айкена с этим незнакомым ей мужчиной. Она видела его только один раз в отделении, мельком, а потом он исчез. Его выписали…

— Так быстро?

— С ангиной всего — то лежат пять дней, и то такие больные почти не лечатся, а бега-ют неизвестно где! — с досадой ответила на её вопрос Айман, до сих пор так и не выйдя замуж, и став с годами почему-то нудной и некрасивой женщиной. — К тому же, он просто собирался проконсультироваться с нашим врачом, насчет будущей пластической операции. Сам молодой, а шрамы уродуют…

Но, не договорив, Айман подозрительно посмотрела на Нику:

— А ты чего, замужняя женщина стала вдруг чужими мужчинами интересоваться, да ещё с такими крупными физическими недостатками? В твоем то положении…

Кажется, тогда Нике стало неловко под пристальным взглядом Айман… Да и в самом деле, почему и отчего она обратила внимание на этого больного? Навряд ли он ей зна-ком. Его фамилия ни о чем не говорит. Может, ей стало его жалко из-за уродливого шра-ма? Глупости! Зачем жалеть этого взрослого человека, и к тому же совсем ей незнакомого.

Да и жалость ли это? Просто он странно тревожил её, заставляя учащенно биться её серд-це…

— Так кого же вам вызвать? Какого врача? — нетерпеливо спрашивает Ника, и мужчи-на, опустив голову, словно пряча под фуражкой своё уродливое лицо, произносит сму-щенно:

— Я вас уже давно здесь жду!

— Зачем? — удивляется Ника, продолжая потихоньку идти к ступеням крыльца, веду-щего в отделение, и мужчина следует за ней.

Он молчит, явно стесняясь, но когда Ника начинает подниматься по ступенькам лестни-цы, он вдруг быстро и резко произносит:

— Я слышал, вы сейчас холостая?

— Что? — удивленно тянет Ника, поневоле останавливаясь. Она с интересом смотрит на странного мужчину, но он опять смущается так сильно, что, опустив низко голову, отво-рачивается в сторону глухого высокого забора, и, заикаясь, произносит:

— Из-звините, я хо-хотел с-сказать н-не замужем. Я х-хотел бы п-познакомиться

по-поближе…

Оторопев, Ника смотрит секунду на мужчину, а затем громко, без всякого стеснения на-чинает хохотать. Мужчина смущается ещё больше, и ещё ниже склоняет голову в нелепой кепочке, так что Нике видны лишь кончики его красных ушей. Ей становится стыдно за свой дикий смех, и она, превозмогая себя, что — бы вновь не расхохотаться, торопливо про-износит:

— Простите, но у меня двое детей…

— Это ничего, ничего… — замахал руками мужчина.

— А ещё…ещё у меня есть муж! — докончила Ника, и торжествующе посмотрела на него. Тот растерянно захлопал воспаленными веками, не зная, что сказать. И почему-то, Ни-ке вновь становится жаль этого нескладного, и в чем-то довольно нелепого мужчину, ко-торый теперь мял тонкими, длинными пальцами свой грубый, безобразный шрам. И опять что-то знакомое чудится Нике в этом странном человеке, но она лишь громко вздыхает, и, тронув мужчину за рукав его легкой куртки, произносит:

— Хотите, я познакомлю вас с женщиной намного моложе меня. Вот она точно одинока! Ждите меня здесь, я быстро!

Развернувшись, она мчится вверх по лестнице, чему-то смеясь. Конечно, он несклад-ный человек, и вызывает жалость своим уродливым лицом, своими манерами, в которых угадывается нерешительность, и даже какая — то странная обреченность. Но он в чем-то смешной и даже нелепый, очень трогательно нелепый человек. На площадке третьего этажа Ника останавливается передохнуть, и взгляд её тянется к маленькому оконцу меж-ду этажами. Она видит, как мужчина вдруг резко поворачивается и идет быстрым шагом вдоль дорожки, ведущей к больничным воротам.

— Ну что же, тем лучше! — думает Ника, и, вздыхая облегченно, прибавляет шаг.

— Ты, почему опоздала?

Старшая медсестра, Анна Яковлевна, строго смотрела на неё поверх маленьких квад-ратиков модных очков. В одной руке она держала тонкую тетрадь, а в другой ручку с об-ломанными краями, обмотанную белым медицинским лейкопластырем, который из белого уже превратился в серый.

Ника знает, её фамилия уже стоит в том почетном "черном" списке, что красуется в тон-кой тетради. Теперь, как ни старайся, а на планерке обязательно будут " склонять по па-дежам" её фамилию. Ну а потом, дружно выносить общественное порицание, после кото-рого поневоле, ты себя почувствуешь, если не "врагом народа", то уж точно "злостным на-рушителем всех законов нашего общества", как порой выражалась дородная и самоуверен-ная в своей логике пожизненного профсоюзного лидера, медсестра из операционной, Ва-лентина Митрофановна, не сегодня-завтра пенсионерка.

Глянув на трагически строгие лица Анны Яковлевны и Митрофановны, Ника вдруг громко рассмеялась, небрежно скинув на детский стульчик свой широкий модный плащ, весело произнесла:

— Я бы уже давно была здесь, но не могла. Меня сейчас сватали!

— Кто? — дружный и удивлённый хор голосов тех медсестёр, что были в данный момент в раздевалке, ещё больше рассмешил Нику. Весело засмеявшись, она ответила:

— Бывший наш больной!