Вадим Климовской - Изгои Зоргана

Петь?! — волосы под шлемом у сира Рубчика стали дыбом. Переполошились все.

А мертвые лица солдат ожили…

Ожили и запели древнюю песнь боли…

Последнюю песнь печали!..

— Слушай Сэм, это случаем не наш сир со взводным скачут?

Напарник перегнулся через бойницу и, сложив ладонь "козырьком", пригляделся к скачущим со стороны леса и Северного тракта всадникам.

— Точно они. Давай сигнал десятнику, Роул, пущай ротному сообщат!

Роул молча, покинул сторожку, подошел к спусковому люку и, открыв его, спустился в лаз. До земли целых пятнадцать метров. Сторожевой контрфорс высился над воротами и стеной, позволяя караулу отслеживать все четыре дороги до Робура, как проезжие, так и заросшие молодым лесом и бурьяном. Патруль сира Рубчика возвращался с наезженной тропы, по ней с Северного тракта часто приходили в Робур продовольственные обозы и торговые повозки. Частенько приезжал сменный разъезд гвардейского состава, в остальных случаях прибывали либо родичи селян и военнослужащих, либо вельможные гости с внеочередным визитом и инспекцией. В остальное время — дороги пустынны и безлюдны, если принимать это объяснение буквально. Лесная нежить и остроухие в гости не спешили, обходили военное укрепление стороной, занимались собственными заботами и в дела людские носы свои не сунули. Но кто знает, времена меняются, и аппетиты с каждой весной и осенью возрастают, как и у лесной твари, так и у высокородных прихвостней.

Сэм, пристально вглядываясь и наблюдая на приближающийся с дозора патруль, тревожно подмечал, что в душе ощутимо нарастает тревога, замечал в поведении начальства и рядовых солдат нервное напряжение. Нервозность и скованность угадывались в каждом движении. Сэм никогда еще не видел, чтобы патрулирующий взвод возвращался в таком накаленном состоянии. Явно что-то стряслось? Столь очевидное напряжение мигом передалось и ему.

Во дворе крепости, сразу же за крепостными воротами, начинался строевой плац, усыпанный мелкий гравием и утрамбованный конскими копытами, десятник уже поднял наряд, а ротный — всю роту. О, вот началась и беготня.

— Пошевеливайтесь, черви!

— Хватит ползать, живее передвигайте поросячьими ногами!

— Марчен, опять? Опять твой взвод плетется позади всех? Снова получишь наряд вне очереди! Совсем с ума сошли, так по тревоге бегать, да надо летать! Пчелами летать! Ты, чего это Мальз лыбишься, плакать надо? Хочешь на пару с Марченом устроиться? А ну, бегом марш!

— Взводные стройте роту!

— Гвардейский состав — не спите!

Только кто их вояк слушал? Гвардейцы только числились в роте крепости Робур, но подчинялись они исключительно своему лейтенанту Формину, а тот, естественно еще выше, командованию в Фаруме и Мейдрине. Тем ни менее, каждодневные построения и смена караула — это уставные законы. Писаные для всех.

— Стройся рота!

— Стро-ойся рота!

Капитан Левон критически оценил выставленный напоказ строй. Первую шеренгу и внимательно, присмотрелся к сержантам и солдатам. Один из взводов заменит взвод, прибывший из патруля, конечно же, если господин сир Рубчик, не внесет внеплановых корректив, что, по его мнению, сегодня не должно быть. Возможно на следующей неделе, когда с Мейдрина, должна будет прибыть инспектирующая делегация. Ближе к осени генералы и графы полюбляют шерстить рядовых вояк, что естественно стимулирует службу до следующей осени, так сказать, привносит свои положительные результаты. С чем, кстати, капитан Левон не мог, не согласится. Дисциплина в такой дыре, как крепость Робур нужна железная, еще потому, что они здесь находятся на последнем оплоте, на границе цивилизации, поселенья не сыщешь аж до самого Южного тракта, что ломало всякие нервы и психику. Где, как не здесь, стоило бояться и опасаться нападения остроухих выродков или людских банд, промышляющих легкой наживой и орудующих на Северном тракте почище эльфийских разведотрядов. Селяне беспокоились атак шаек головорезов не меньш, чем ударов долгожителей. Для таких случаев и присылали в расположения рот гвардейских смотрителей, отслеживающих вот такие стычки и принимающих конкретные меры пресечения для их устранения. Такими мерами обычно являлся вызов с гарнизона "летучих отрядов" и обезвреживание противника на месте.

Левон всегда считал, что гвардейцы больше дурака валяют, чем занимаются делом и по истечению нескольких лет, пришел к твердому мнению, что в целом, его мысли не расходятся с правдой. Действительно, столичные бойцы больше отсиживаются за чужими спинами, чем занимаются делом и берут в трудные минуты в руки оружие, прикрывают спины его ребятам. Что же будет, когда над крепостью нависнет реальная угроза? Беда? Ждать ли от белоручек хоть тогда помощи? Невразумительная действительность иногда сводила капитана Левона с ума. Получалось: как будет, так и будет?

Он спокойно прослушал доклады взводных, отдал каждодневные инструкции, назначил сменный наряд и только потом, прислушался к приближающемуся гулу конницы. Патруль прибыл из дозора. Ворота быстро открывали часовые, стрелки на лестницах готовы в любой момент открыть огонь, в случае малейших подозрений. Но Левон надеялся сегодня обстрела миновать, оставив эти упражнения лучникам на полигоне по деревянным мишеням. Мысль пускать стрелу в своих сотоварищей, казалась страшной и чудовищной, но жизнь иногда оборачивалась омерзительной стороной, заставляла косвенно менять убеждения.

Одна за другой створки ворот разъехались в стороны, и кавалькада конников въехала на взмыленных скакунах. Левон жадно выхватывал из всеобщей суеты их встревоженные чем-то лица. Что-то явно произошло, и это видели многие, терялись в догадках солдаты, взводные и даже селяне.

— Пр-ру-у-у!

— Стоять!

— Куда гонишь, гадина!

Да чародеев никогда не приучишь к нормальной верховой езде. Вечно у них нелады с природой. С животными. Для них пик совершенства — это творить красивую и эффективную волшбу.

— Ну, что такое Нестор, снова с коня слезть не можешь?

Старший маг скосил на выскочку и наглеца скользким взором. Даже по голосу, можно было с достоверностью распознать персону говорившего: лейтенант Формин. Придурок Формин! Только он, позволял себе столь высокомерные и наглые замечания в сторону магиков, никто больше. Простой люд, и вояки крепости, боязливо помалкивали, все же для них чародейство — это неслыханное мастерство и умение. Для столичных оболтусов, наоборот, обыденное представление.

— А ты на четвереньки стань и спину, под мой сапог, великодушно подставь, тогда и конь, возможно, перестанет брыкаться, и я от не привычки мышцы гнуть. Стар я уже для таких растяжек…