Ярослава Кузнецова - День цветения

— Возьми платок! Возьми!

Одеяло отлетает прочь. Она грубо, пальцами раскрывает ему веки.

— Вынесите его отсюда! Кто-нибудь! Черт… — ее уже мутит.

Врывается Адван, сгребает тело с кровати, выскакивает с ним в коридор. Люди шарахаются.

— Сердце, — Альсарена, пошатнувшись, садится на постель, — прихватило… Стимуляция… Камфора… у меня там… в аптечке… сходите…

— Вставай. Здесь нельзя находится.

Герен рывком вздергивает ее и тащит прочь из комнаты. Бегу следом.

— Горячая вода… горчица… терпентин… прикажите… скорее. Его надо растирать. Пустите. Я разотру.

Адван оттащил Арамела почти к самой лестнице, на сквозняк. Разложил прямо на каменных плитах, сорвал рубаху. И тыкал пальцами — не массировал, а именно тыкал — да еще с такой силой, что нагое тело аж подскакивало на полу.

— Эй, что ты де… — Альсарена рванулась и замерла, уронив руки. — А-а-а…

Герен поддержал ее на всякий случай.

— О-о-о… — простонала она.

— Что? Адван, пусти-ка, пусть врач займется, — потребовал Герен.

— Нет, — вдруг сказала сестра, — пусть он… пусть лучше он… Это точечный массаж. С ума сойти. Свихнуться можно.

Я удивленно взглянул на сестру. Она же не сводила глаз с трудящегося Каоренца. Лицо ее выражало такое изумление, такое благоговение, что… Я повнимательнее пригляделся к выскочке-гироту. Стоит на коленях, тычет пальцами, только локти острые мелькают. Арамел же… Порозовел? Дышит глубже? Господи, Твоя власть, неужели обошлось?

— Рейгред, да ты что? Напугался?

Дознаватель. Смотрит участливо.

— Я чуть не убил его… Чуть не убил…

— Боже мой, чему я училась три года? — громко говорит сестра, — Снотворное готовить? Мазь от радикулита? — она взглянула на меня и через силу улыбнулась, — Рейгред. Не плачь, Рейгред. Этот человек… сделает все, как надо.

Почему-то я ей поверил. Может, потому, что очень хотел поверить. А может разглядел в трудной улыбке ее и в движении опускающихся рук что-то такое… не знаю, признание чужого права, чужой силы, более сильной, чем собственная… так, должно быть, Царь Лираэнский склонился перед Карвелегом, принимая горькую истину — осознав превосходство духа, превосходство знания, укротив царственную гордость, ибо ни гордость, ни гнев пользы не принесут…

А Арамел мой тем временем превращался из хладного трупа в просто больного потерявшего сознание человека. И он уже тихонько стонал сквозь зубы, и глаза его метались под сомкнутыми веками. И этот странный гирот-каоренец скорчившись на полу как стервятник, растопыривая острые локти, лупил его по ребрам.

Краем уха я услышал какие-то удары, но не сразу обратил на них внимание. Восклицания, голоса — все это шло фоном, пока сестра моя Альсарена не принялась вертеть головой, а потом пробираться куда-то сквозь толпу. В толпе, оказывается, уже не хватало дознавателя, его секретаря, некоторых стражников… Я еще вяло соображал, к чему бы это, когда по коридору раскатился исступленный сестрин крик:

— Адван! Адван, скорее сюда! Они умирают! Умирают!

Дверь рухнула от четвертого удара. Рухнула она не плоско на пол, а как-то странно перекосившись, словно что-то у самого порога ей мешало. Двое стражников выволокли дверь в коридор, приставили к стене. Я посветил внутрь и увидел то, что мешало двери лечь горизонтально.

Молодая госпожа Нуррана, абсолютно мертвая. Она свернулась клубочком на пороге, да так и застыла. Длинные волосы веером рассыпались по полу. Нет, она не сворачивалась клубочком, она упала, цепляясь за косяк. Хотела выйти, но не успела.

— Никого не впускать, секретаря ко мне.

Я принюхался, но смолистого дымного запаха не уловил. Фильтр не нужен. Здесь что-то другое.

Прошел вглубь комнаты. На сундуке, уютно привалившись друг к дружке, выводили носами рулады доблестные стражи. Дальше, на большой кровати под балдахином, спал Гелиодор Нурран.

Вечным сном, простите за каламбур.

Но холодным, как Иверена, он тоже не был. Я оттянул веко, приблизил факел. Зрачок не реагировал. Для очистки совести пощупал пульс, откинув одеяло, послушал сердце. Бесполезно.

Но умер он только что. Не более двадцать четвертой четверти назад.

— Иверена! Что с ней?! Пропустите меня, пропустите!

Бедная Альсарена. Охранники у порога успокаивающе гудели. Я заглянул за ширму, отгородившую угол. Ширма скрывала низкий диванчик, застеленный ковром и табурет с подносом на нем. На подносе приготовленны были сласти, фрукты и кувшин вина. Гнездышко госпожи Нурраны. А я ломал голову, как она умудряется принимать любовников в одной комнате с мужем и охраной. Ширма, наверное, предполагала изначально прятать супружескую постель от нескромных взглядов телохранителей. Перенести ее — пара пустяков. Утром поставить на место. Очень удобно.

— Пустите, я должна… Я должна… Адван! — госпожа Треверра вдруг перешла на крик, — Скорее сюда! Они умирают!

Они уже умерли, девочка.

В коридоре простучали шаги и явился означенный гирот. Стражники ничуть его не задержали — за несколько мгновений, пока они отлипали от стен, в помещение проникла госпожа Треверра. Адван только наклонился над ее сестрой, и сразу оставил, не отвлекаясь более на бесполезные попытки. Он ринулся к Гелиодору Нуррану, отмел одеяло, стащил тело на пол и приступил к реанимации по своей экзотической методе. Выходит, я не прав? У Гелиодора Нуррана есть шанс?

Я слышал, что некоторые марантины способны чуть ли не возвращать мертвецов с того света. А малышка Треверра, между прочим, к марантинской медицине имеет самое прямое отношение. И она, вероятно, знала что делает, позволяя Каоренцу работать с пациентами без своего марантинского участия. Хм, не поспешил ли ты записать беднягу Гелиодора в жмурики, старая кочерыжка? М-да. Век живи, век учись.

Альсарена, как ни странно, оставила холодный труп и подобралась поближе. В общем, что тут странного — у медиков своя психология, и, наверное, внимание врача к живому пациенту отодвинуло шок от смерти родного человека. Адван, не прекращая трудиться, коротко бросил:

— Чистить.

Альсарена, путаясь в юбках, бросилась к двери.

— Аптечку! Принесите, в братниной комнате на столе, большая коробка, на крышке мак нарисован, быстрее! Ведро воды! Нет, два ведра! Большую воронку! — она вернулась бегом, — ты думаешь, в желудке у него что-то осталось?

— Он получил снотворное.

— Промывание. Адсорбент. Солевое слабительное. Ах, проклятье, у меня же зонд есть, но он в Ладараве, не найдут… — она взглянула на меня, нахмурилась и объяснила: — какой-то кардио-токсический яд.

Отравлений ядами у нас еще не было. Это что-то новенькое. Было у нас безобразное вспарывание живота, было падение с высоты (с предварительным сворачиванием шеи), было повешение, было убийство "цветком смерти", было отравление угарным газом. Каждое новое преступление не похоже на предыдущее. Богатая фантазия у нашего так называемого "наследника крови". Чересчур богатая.