Ярослава Кузнецова - День цветения

Сломал небольшое деревце, соорудил для сумок волокушу. Обтер Ульганару снегом лицо и шею. Он не сопротивлялся, я — не Альсарена Треверра.

— Ну что, пошли?

Проверил ремни на руках у него. Узлы, что накрутил Имори, почти развязались. Дерни он плечами еще разика два, ремни бы просто свалились на землю. Интересно, на что Имори рассчитывал, под приличным грузом человеку ни до чего, на ногах бы удержаться… Ладно. Подтянул ремни, завязал "двойной нахлест", впряг капитана в волокушу и мы тронулись.

Орлиный Коготь, я попрощаюсь с тобой, подожду Йерр, подожду Иргиаро… Иргиаро нужно показать, как уходить в Нигде. Больше ведь мы с ним не увидимся. Потом Йерр возьмет вещи, и мы пойдем. К Тилатскому перевалу. Вдоль дорог днем, по дорогам ночью — дня за три-четыре обернемся. На самом перевале проблемы вряд ли возникнут. Тилы — народ впечатлительный. Увидят мою малышку…

Опять подъем. Но с волокушей капитану легче. Не падает, хоть и устал. Прошли в ворота. Орлиный Коготь, мы видимся в последний раз. Я сделал дело, и остался жив, я не рассчитывал на это, ты знаещь, но у меня ведь есть Йерр, мы вместе, мы — эрса…

— Я застрял, — изрек Ульганар мрачно.

— Сейчас помогу.

Приподнял сумки за скрепляющий ремень, помог вьючному дракониду втащить волокушу в коридор.

— Обожди здесь, — придержал его за плечо.

Сам шагнул в залу. Нечего тебе тут делать, капитан. Это я, Орлиный Коготь. Пришел попрощаться…

Колдунский плащ спасал от ветра, не от холода. Бр-р-р, как же я замерзла! Нижнее льняное платье отсырело, а верхнее, суконное, на морозе стало жестким и негнущимся, словно плохо выделанный войлок.

Я возвращалась по нашим следам. Я почти бежала — чтобы хоть чуть-чуть согреться, к тому же по притоптанному снегу двигаться было гораздо легче, чем по целине. Собаки, освобожденные от веревки, трусили впереди и сзади.

Вот здесь Герен падал и поднимался, принимая нашу с колдуном помощь только по необходимости. Ох, как же он на меня разозлился! И ведь вот уж кого я бы хотела обидеть в последнюю очередь! Но это им, безупречным до мозга костей, легко рисковать и делать красивые жесты в согласии с совестью, да еще при этом надменно созерцать туманные дали! А про нас, про простых смертных, они разве думают? Каково нам, с нашей перепуганной душонкой, попасть в отвал их благородного порыва?

Я, конечно, просто пытаюсь оправдаться сама перед собой. Я всегда чувствовала себя неловко при господине Ульганаре (даже в бытность его женатым человеком, признаюсь, он мне тогда очень нравился, но казался слишком взрослым и слишком терпеливо-снисходительным, что ранило малолетнюю дурочку). А теперь во мне по понятным причинам развилось чувство вины, грозящее перерасти в настоящий комплекс. Не скажешь же ему: "Господин Ульганар, поезжай домой, мы без тебя сами как-нибудь справимся"… Да тут не столько во мне дело, сколько в отце. А за отца я права голоса не имею. Одно хорошо — колдун никакого увечья Герену не нанесет, и Маукабре не позволит. Впрочем, за колдуна я и подавно ничего сказать не могу…

— Золотко!

Я остановилась. Имори, с треском вывалившись из кустов, выбежал мне наперерез. За ним выбралась четверка лучников и человек с арканом.

Я в одно мгновение ослабела, почувствовала себя маленькой и жалкой. Глаза набухли, нос моментально заложило.

— Имори…

Он налетел, как ураган, воздел меня к небесам, к красному обветренному лицу и на мгновение лицо это заслонило передо мной весь мир.

— Золотко, ты цела, золотко, он тебя не ранил, ну, ну, что ты, не плачь, все хорошо, сейчас домой поедем, ох ты, Господи, настрадалась-то как, золотко мое, натерпелась…

Я ревела вовсе не потому, что натерпелась и настрадалась, а по совершенно непонятной мне причине. Но скрутило меня будь здоров, до рвоты, до дикой головной боли, Имори пришлось сгрузить меня на землю и придерживать за плечи, а остальная команда толпилась вокруг с вытянутыми физиономиями и не знала что делать.

Потом я все-таки взяла себя в руки, умылась снегом и снова припала Имори на грудь, стуча зубами.

— Н-не ход-дите з-за н-ним, он уб-бьет Г-герена…

Ничего подобного колдун не говорил, но вполне мог сделать, если бы за ним продолжили охоту. И Маукабра скоро вернется, Стуро ее долго не задержит.

Преследователи посоветовались между собой и справедливо решили отпустить колдуна вовсояси. Пока. Мол, все равно за ним пошлют усиленную погоню, не сегодня-завтра прибудет подмога из Генета.

Я ехала у Имори на руках, укрытая полой его плаща. Сунувшись носом в складки капюшона, в мягкий ворох волос. И я разглядела вблизи — волосы его казались льняными не только по причине природной белокурости, их практически полностью обесцветила седина.

— Тра-та-та! — донеслось со стороны реки. Мы уже подошли к берегу.

— Общий сбор, — буркнул один из лучников, — Что бы это значило?

— Видать кто-нито из отряда господина Эрвела подъехал, — предположил Имори, — Э, кажись это он сам и есть.

— Эрвел? Где?

Внизу, на полоске пляжа, происходила непонятная суета. Там среди толпы, полускрытый скальной стенкой, выплясывал какой-то конный… Эрвел? Точно он, без своего обычного гвардейского плаща, без алой попоны, но все-таки он. Нас заметили, кто-то махнул рукой, Эрвел подскакал к тому месту, где можно было спуститься и спешился.

— Сестренка!

— Я здесь, Эрвел! Я здесь!

Имори отпустил меня, и я, путаясь в юбках, почти скатилась вниз. Прямо в братнины объятия. Мы расцеловались, он отстранил меня.

— Ты что, плакала? Что он тебе сделал?

— Ничего. Напугал только. Послушай, а где Ст…

— Где Ульганар?

— …Мотылек? Где Мотылек?

Он изменился в лице.

— Потом, Альсарена. Нам срочно надо уезжать. Где Герен?

— Остался с колдуном. Вместо меня.

Он опять изменился в лице, я даже испугалась. В глазах у него словно двери захлопнулись. Он молча поднял меня на руки и посадил на лошадь, в свое седло.

Сбоку подтянулись остальные.

— Не ждите меня, — сказал им брат, — Поезжайте в Треверргар.

Он похлопал себя по бедру, проверяя наличие меча. Довольно грубо отпихнул только что спустившегося Имори, приготовился лезть наверх. Из толпы выбрался дознаватель.

— Куда это вы намереваетесь идти, молодой человек? Спасать господина Ульганара? Поверьте, ему ничего не угрожает. Он взят заложником до границы.

— До какой еще границы? — брат раздраженно обернулся.

— Скорее всего, до Ронгтанской. Или до Тилатского перевала, если пеступник посчитает возможным для себя договориться или справиться с горцами, вероятнее последнее, во всех смыслах…

Брат отмахнулся и решительно взобрался на первый камень.

— Э-эрвел… — вякнула я, лязгая зубами.