Ирина Булгакова - Черный завет. Книга 2

Они так и стояли друг напротив друга, связанные одним кнутом как пуповиной. Она — широко расставив ноги, сжав до боли зубы. И он — с искрой непонимания в раскосых глазах, ниже ее ростом, худощавый, чья злоба сторицей искупала неказистое телосложение. Он тянул кнут на себя, в бессилии скрежеща зубами. На его стороне была злость и досада охотника, потерпевшего временную неудачу. А на ее стороне…

А ей отступать было некуда. И та последняя, невесть откуда взявшаяся сила, что толкала загнанную в угол лесную кошку на последний бросок, пусть стоивший жизни — накрыла Роксану с головой.

— Я-с-са, — шипел Шанан-дэй. Он медленно переступал с ноги на ногу, чуть отклоняясь назад. От напряжения на его шее вздулись жилы, ощерились в бессильной ярости зубы.

Не ослабляя хватки, Шанан-дэй тянул рукоять на себя. Степняк пошел по кругу, заставляя девушку поворачиваться и сходить с того места, где уже образовалось углубление в земле, взрытое ее босыми пятками. Она медленно поворачивалась, намертво вцепившись двумя руками в гладкую кожу, но с места не сходила. Мелькнула мысль, что не так уж она и устала, как пыталось доказать ей некоторое время назад собственное тело, раз может достойно сопротивляться. Рук она не чувствовала и вдруг испугалась, что им вздумается отпустить кнут раньше времени, самовольно.

Шанан-дэй переступал с ноги на ногу, время от времени возобновляя неудачные попытки. Он мог бы отпустить рукоять и попросту прикончить девушку ударом одного их тех ножей, что торчали у него за поясом. Мог бы — и Роксана знала, что он так бы и сделал, будь они наедине. Но уже подоспели остальные всадники и плотным кольцом замкнули место поединка. Хрипели разгоряченные кони, разбивая копытами сухие комы земли. Молчаливые степняки взирали на то, что происходило в образовавшемся круге. Шанан-дэй не мог позволить себе допить воду после свиней: он был обязан, если хотел остаться уважаемым человеком, добить жертву так, как было заведено испокон веков — забить до смерти кнутом.

Шанан-дэй сделал шаг вперед, чуть ослабив хватку. Роксана не попалась на обманчивый ход. Она ожидала нечто подобного, поэтому предусмотрительно отступила назад, тут же перенеся тяжесть тела снова на правую ногу.

Борьба затянулась и Роксане стало ясно, что наступает время решительных действий. Глядя ему прямо в лицо, она поняла, что он что-то задумал. Черные глаза сузились и зубы снова ощерились в хищной улыбке. И девушка с отчаянием осознала, что если он изо всех сил рванет рукоять на себя, то, как бы она ни старалась — кнута ей не удержать. Острые шипы, описав круг на залитой кровью, онемевшей от боли ладони, попросту разорвут кожу. Глупо надеться на то, что ей удастся выжить, так пусть же несмываемый даже ее смертью позор ляжет на Шанан-дэя.

Дождавшись яростного "я-с-са", Роксана задержала конец кнута и тут же отпустила, мгновенно освободив ладонь от стягивающей петли. Как она и ожидала, стремительный рывок Шанан-дэя, в который он вложил всю свою силу, не остался без последствий. Нелепо взмахнув руками, он снова упал на землю. На этот раз на глазах у всех. Желтая степная пыль на мгновенье скрыла его позор от посторонних глаз.

Установилось совершенное молчание. Никто из всадников не позволил себе не то что смеха — простой усмешки. Случись такое — это повод для смертельной дуэли на кнутах. Так, как завещали предки. Ведь для того, чтобы иметь право на смех, следовало указать на причину. Именно поэтому тот, кто улыбался, должен был сначала показать пальцем на то, что послужило поводом для веселья.

Когда Шанан-дэй поднялся, сжимая в руке отвоеванный кнут, отплевывая набившуюся в рот пыль, Роксана приготовилась к смерти. Ей удалось не просто разозлить его, а довести до бешенства — значит, смерть будет быстрой.

Девушка стояла, не сводя глаз с Шанан-дэя, готовящегося нанести удар. Кровь стекала с разорванной ладони и жадная до влаги степь впитывала капли. Против воли Роксана усмехнулась, подумав о том, что вся ее кровь вряд ли утолит вековую жажду.

Шанан-дэй понял ее усмешку по-своему. Разъяренный до безумия, он не стал тратить время на долгую прелюдию. Получивший волю кнут со свистом рассек воздух. Ярость — плохой советчик и железный шарик вспорол шипами землю там, где только что стояла Роксана.

Удар следовал за ударом. Девушке оставалось одно: готовиться к тому моменту, когда силы оставят ее и Шанан-дэй нанесет ей последний, смертельный удар. Разглядев в поднятой пыли разгоряченное от бессильной ненависти лицо степняка, Роксана вдруг почувствовала прилив сил. Кривая усмешка снова тронула ее губы.

Внезапно шепот прокатился по сомкнутому ряду всадников. Будто и они звериным чутьем поняли этот странный перевес сил в сторону непокорной рабыни.

Роксана и не заметила, как спешился один из всадников. Она увидела его только тогда, когда он вошел в круг, подняв правую руку над головой в знак того, что у него есть что сказать. И лишь усталостью можно объяснить то, что Шанан-дэй воспользовался передышкой.

Кочевник — высокий, выше Роксаны на полголовы вступил в круг. Как только она его разглядела, то поняла: лишь ему Шанан-дэй мог позволить прервать поединок. Потому что Ханаан-дэй был гостем. Неизвестно, какие пути привели его месяц назад на становище, но по обычаю, он навсегда оставался гостем. Тем, кому многое позволено, а еще больше запрещено. Ему позволялось бесцеремонно прервать затянувшееся убийство, однако участвовать в жизни становища он не мог.

Рослый, по меркам кочевников, Ханаан-дэй негромко заговорил на степном наречии вскоре после того как убедился — Шанан-дэй склонен прислушаться к его словам.

Пользуясь передышкой, Роксана тяжело дышала, восстанавливая дыхание. На всякий случай. Никто не знает, что придет на ум дикарям. Вдруг быстрая смерть отменяется, и ей предстоит готовить тело и дух к долгой и мучительной.

За годы, проведенные в рабстве, Роксана отлично поняла, о чем они говорили. Что греха таить, она была удивлена поступком Ханаан-дэя. Однако когда до нее дошел смысл его слов, она удивилась еще больше.

— Уважаемый Шанан-дэй может прислушаться к моим словам, а может продолжить наказание. Это — решение Шанан-дэя, и я приму, что бы он ни решил, — Ханаан-дэй — приложил ладонь к груди. Но не со стороны сердца.

"Уважаемый, как же!" — про себя отметила жест Ханаан-дэя Роксана. Если ладонь к сердцу означала полное и безоговорочное почтение, то прижатая к другой стороне груди могла быть истолкована двояко. Дескать, я тебя уважаю, но ты сначала докажи, что тебя есть за что уважать.

— Говори, — Шанан-дэй дышал со свистом. Ему сбивала дыхание не усталость, а неутоленная злоба.

— Ты знаешь, уважаемый, — Ханаан-дэй прищурил глаза, предваряя долгую речь, чтобы собеседник был к ней готов. — Я пригнал в становище табун отборных степных коней и в них у меня нет недостатка. Я выполнил условия рода и все остались довольны, — он легко обвел рукой прислушивающихся к его словам всадников. — По обычаю мне оказали почтение, выделив двух рабынь, и мой шатер полон достатка…