Вадим Климовской - Марш Обреченных. Финал

— Поднимите его!

Рычаги заработали. Завращались. Тело Ешкана понеслось вверх.

— Воды.

Один из серых исчез в боковом тоннеле и вернулся со жбаном. Со всего маху опрокинул на висящее в вертикальном положении тело холодную воду. Ламас запырхал, приходя в себя.

— Тва-а-ри… уб… ублю-у…

Расквашенное об пол личико кровоточило, Илена с омерзением увидела выбитые два передние зуба. Мда, действительно, чего не ожидала, так не ожидала, выходит, ее подопечные на многое способны. Умело работают.

— Ламас! Ламас, вы меня слышите? — воззвал серьезный как никогда Рерих.

Дрожащие веки Ешкана приподнялись, взор сфокусировался.

— Ч-что вы от… от ме-еня хоти…те?

— Вы знаете, почему здесь? Почему вас пытают?

Физиономия узника задрожала, он еще кривился от гнева и бессильной ярости.

— Вы мерт…вец Ре… Ре-рих… вы…

— Лоа, давай, повторим!

Илена едва не завизжала, вместе с Ешканом. Затрепетала сильней.

А Рерих и не думал униматься и останавливаться.

— Вы что же Ламас, думаете, своим видом можете кого-то напугать? Посмотрели бы вы на себя Ламас, на кого вы стали похожи… Зря кривитесь, сейчас вы пока можете видеть, а что будет, когда мы над вами полностью закончим? Думаете, после всего ряда операций, у вас останутся глаза? Думаете, вы сможете оценить шедевр нашей работы? Это как раз тот случай, когда потерпевшие остаются в полном проигрыше, понимаете? Видимо, нет, если продолжаете молчать и не верить. Лоа!

На сей раз цепи, бросили тело аристократа на спину, Илена отчетливо услышала, как затрещали у Ешкана позвоночник и лопатки. Удар креста пришелся на все кости. Бедняга заорал и задергался, извиваясь в цепях.

Мейстер Лоа лопаточкой наподдевал в жаровне угольков и расслаблено, не замечая творящего вокруг хаоса, скинул камешки на живот и грудь узнику. Мясо снова зашипело, а вельможа закрутился в кандалах. Камешки запрыгали по коже, обжигая и впиваясь в тело, распространяя по коридору густой угар. Один из красных язычков завертелся по груди и, подскочив неожиданно на подбородке, влетел Ешкану в распахнутый настежь рот, магистр подавился, засипел и вытаращено задергался, задыхаясь в кандалах. Корчась.

— О боги, Лоа воды! Воды!! — заорал Рерих.

Илена бледная и неживая глазела во всю ширь на царящий кошмар. Неужели не существует более гуманных методов? Должны же быть. Пускай Ламас для нее исключение, но с другими, разве можно так? Нет и еще раз — нет!

Повалил белесый пар прямо из глотки Ешкана.

— От него уже ничего не добьешься, — спокойно констатировал факт мейстер Лоа.

Рерих погладил щетинистый подбородок.

— В мешок его и в сточную канаву.

После чего сразу обернулся к окаменевшей сударыне.

— Приношу свои извинения, госпожа, кажется, мы немного перестарались. Отныне будем работать, более точно и квалифицировано. Вы согласны?

И тогда она взорвалась.

— Я больше не хочу это видеть! Не хочу видеть… никто не заслуживает на такие смерти! Даже они!

Рерих секунду молчал, придирчиво взирая в ее бунтующее личико, Лоа и "серые" каменными истуканами ждали команд. Чего-то ждало от своих палачей остывающее, безжизненное тело Ламаса, не выдержавшее пыток.

— Хорошо. Подумаем над другими способами убеждений!..

(Конец первой части)

Западную стену бароджских ворот достраивали, усердно и полным темпом, наполную катушку собрав на участке всевозможных мастеров-строителей и рабов, поставив над душой неусыпный начальствующий надзор. Илена нигде не замечала низкорослой, коренастой фигуры магистра Лойфа Жонака, но тем ни менее, всюду видела его людей, ответственных начальничков за движением стройки и за тем, чтобы процесс восстановления ворот не прекращался ни на секунду. Ни Ешкан, ни Форт и ни тем более Юржан Невольч ни в коем случае не дали спуску языкатому Жонаку, показав и подчеркнув своим приказом категорическое наказание за не соблюдение нижестоящим чиновником общественных программ благоустройства столицы. С магистром Лойфом они учинили показательный и назидательный урок всем остальным общественным деятелям.

В целом Илена понимала поведение "вождей" Лафима — демонстрация неприкрытой власти носила несколько нравоучительный характер, прямолинейно адресованный ей, на всю площадь распростертым от одной улицы до другой пестрым транспарантом, на котором жирными, цветастыми буковками могло быть написано: "СМОТРИ ИЛЕНА! И ЗАПОМИНАЙ, МЫ ДЕРЖИМ ЛАФИМ В СКОРПИОНСКИХ КЛЕШНЯХ И ЗА ЛЮБОЕ НЕПОСЛУШАНИЕ, КАЖДЫЙ БУДЕТ В ОТВЕТЕ. И ВЫ — НИСКОЛЕЧКО В ТОМ НЕ ИСКЛЮЧЕНИЕ!"

Девиз столь наглого характера Илена встречала перед своими глазами везде и всюду. Напоминания о всевластии Форта и Ешкана с Невольчем блистали в любых светских местах. Общественных скоплениях народа. Даже жители столицы и те, казалось ей, повседневно таскали в руках и на себе, дощечки с поучительными заявлениями. Ей хотелось кричать и рыдать, пока бурный восторг того вечера тайно не обдавал ее бурлящим адреналином. Ох, если бы они, высшие иерархи Лафима знали, от чего ей на самом деле хотелось забиться в уголок и истеричить? Наверное, прознав сокровищную правду, Тревор Ешкан задрожал бы и затрепетал, забился бешеной агонией.

После казни Ламаса Илена пребывала в глубоком психологическом и эмоциональном ознобе. Шквал паники и поток самобичевания. Наползающее чувство горя. Что они наделали? Что она наделала? Как она могла такое допустить? Свершить казнь над человеком? Магистром? Без суда и следствия, руководствуясь маниакальными заверением и предлогом Рериха и Лоа. Ужас! Кошмар!!

После той страшной ночи, она забилась в имении покойного отца и не высовывала носа, страшась шорохов и шагов прислуги, вздрагивая от любого постороннего шума. Ей мерещились конвои городской стражи, спешащих по парку к беседке, где она пребывала в это роковое для души время. На третий день, со дня расчета над Ламасом, к ней явился адъютант Рерих, спокойный и сдержанный, будничным тоном заявил, что в столице волнение: городская стража с патрулем магистрата рыщут по городу, ищут следы исчезновения молодого Ешкана. Правда о худших новостях в кругу правительства никто пока не думает, напротив, считают, что сынок Тревора снова увлекся, ушел в загул. Запил и ошивается у какой-то знатной дамы. Илена еще больше разнервничалась, ведь последними в тот вечер с Ламасом под ручку видели ее и именно ее могли подозревать той дамой, у которой пропадает вельможный ловелас. Рерих с ней огласился, отметив, что да столь тонкий факт не стоило исключать, но также напомнил, в подозрениях есть алиби, ее видели, как она прощалась с Ламасом и карета Илены покидала имение раньше магистра, поэтому указывать на нее, будут в последнюю очередь. Она могла оказаться в этом деле лишь свидетелем, да и только. Доводы Рериха несколько успокоили ее, и дни до банкета в Бародже потянулись своим чередом, никто к ней не заявлялся, и уже вечером, на кону предстоящих событий в парке развлечений, прибыл советник Ньеманн, такой же замученный и задерганный, как всегда, сообщивший, что веселье состоится и госпожу Илену Лафимскую приглашают развеяться от скуки. Конечно же, по наущениям Рериха, она незамедлительно согласилась и приняла подарок вежливости.