Татьяна Шуран - Матка

— Враг, глядящий на меня сквозь зеркало, — наконец выговорил он, устало перевел дыхание и бросил камни в картонную коробку в углу — это означало, что сеанс окончен.

Отойдя от машины на почтительное расстояние, Вероника посетовала:

— Вот так всегда — ждешь каких-нибудь ценных указаний, чтобы самой голову не ломать, а получаешь очередную шараду!

— Ты же знаешь, что Тихон не одобряет эти, как он выражается, "подглядывания за господом богом", — примирительно заметил Ладшев. — Он учит нас принимать самостоятельные решения, невзирая на последствия и руководствуясь только голосом совести.

— Не знаю, как у Тихона, а моя совесть заявляет о себе в полный голос, только когда выбор уже сделан и исправить ничего нельзя! — с досадой заявила Вероника.

К этому времени они вышли в центр стоянки и замерли в нерешительности.

— Надо бы собрать остальных, — задумчиво предложил Ладшев. — Может, у кого-нибудь появятся свежие предложения.

Под "остальными" подразумевалось довольно ограниченное число обитателей базы — несколько человек, которые за счет превосходства в опыте, знаниях, навыках или в силу каких-либо специфических обстоятельств обладали среди старателей определенным авторитетом.

— Не будем им пока ничего говорить, — кивнула Вероника. — Просто спросим, у кого какие планы.

Вскоре неприметная компания негласных руководителей базы собралась возле костра, спрятавшегося от ветра за броневиком Ладшева.

— Насколько я понимаю, тот человек больше не выходил на связь, — прозвучало первое же замечание. Себринг, ироничный молодой человек с чувством юмора, как считалось, чернее полярной ночи, в мирное время работал патологоанатомом, а после нападения габбро в силу неиссякаемого исследовательского любопытства оказался одним из лучших специалистов по новой форме жизни и лечению зараженных спорами паразитарного камня.

— Да, — вынужден был признать Ладшев. — Надо решить, куда податься.

Себринг пожал плечами.

— На сколько дней у нас хватит припасов?

— Примерно на неделю.

— В таком случае остаемся на месте еще несколько дней — если, конечно, не придется удирать от голодных гостей — затем снимаемся и едем в Хмелицы за припасами, после чего… надо по карте посмотреть… дислоцируемся на какой-нибудь другой открытой площадке, вот и все.

— Да, но что потом? — нетерпеливо перебила Вероника.

— Давай решать проблемы по мере их поступления? — невозмутимо предложил Себринг.

— Проблемы у нас сейчас, — сердито возразила Вероника. — Дело не в том, что у нас нет направления на местности, а в том, что у нас нет никакой цели, к которой следовало бы стремиться, которая оправдывала бы… все, — Вероника неопределенно повела рукой, обозначая их бесприютное существование. — Если мы будем просто метаться по развалинам, как скот по загону, население базы в мгновение ока будет полностью деморализовано. Мы должны дать людям надежду…

— Даже так?.. — Комендаров фыркнул, что обозначало у него высшую степень веселья. Хмурого сорокачетырехлетнего мужчину в неизменной надвинутой на лоб вязаной шапочке и с неизменной трехдневной щетиной на щеках единодушно признавали самым сварливым человеком на базе, и хотя его беспримерное хладнокровие и мужество в бою многим спасло жизнь, все-таки считалось, что своими пессимистичными замечаниями и колкостями он способен кого угодно довести до самоубийства.

Вероника метнула в его сторону укоризненный взгляд.

— Беса, не смотри на меня отчаянными глазами! — хрипло рассмеялся Комендаров, выставив ладони. — Лично я собираюсь жить, пока не помру, — вот и вся моя программа на будущее.

Вероника досадливо вздохнула и перевела взгляд на Ростопчина. Высокий, похожий на сказочного кузнеца бородач, в прошлом работавший в лесничестве, теперь все время посвящал заботам о сестре, которая после заражения паразитарным камнем находилась в коме. Ранение спорами габбро в голову считалось неизлечимым, и поэтому свое упорство в намерении окружить бесчувственное тело сестры массой хлопот Ростопчин с самого начала своих скитаний подкреплял с помощью набожности и мастерского владения охотничьим ружьем, которое без раздумий пускал в ход при любых разногласиях.

Заметив, что от него ждут высказывания, бородач встрепенулся и собрался с мыслями.

— Я могу только ждать результатов исследований ученых, — Ростопчин почтительно кивнул в сторону Себринга. — И уповать на Господа Бога, чтобы Он облегчил страдания моей несчастной сестры, — бородач поднял глаза к небу, — пока я не вылечу ее… Пока Надюшке требуется помощь, я обязан жить, — подытожил он и пожал плечами. — Согласен с Севой, будем кочевать… Нам нужно время.

— Сева? — Вероника перевела взгляд на Себринга. — В твоей работе намечаются какие-то подвижки?

— Ну, при всем уважении к моему другу, — мягко начал Себринг, в свою очередь наклонив голову в сторону Ростопчина, и закончил уже более жестким тоном, — ничего оптимистичного сказать не могу — если только для кого-нибудь не станет радостной новость, что на Земле появилась новая, с эволюционной точки зрения более совершенная форма жизни.

— Думаю, здесь всех больше интересует судьба своей формы. Люди что, обречены на вымирание?

— Не обязательно, — серьезно возразил Себринг. — Более того, на основе анализа жизнедеятельности этих существ вернее предположить, что человечество будет сохранено, только на принципиально других условиях. Мы же не уничтожаем животных, наоборот — разводим кур, свиней, коров…

— Которых потом едим, — закончила Вероника.

— А из шкур вольных лесных хищников шьем шубки, — злорадно поддакнул Комендаров.

— Совершенно верно, — невозмутимо кивнул Себринг. — Предположительно, использование людей в качестве расходного материала и является целью.

Вероника помотала головой.

— А если говорить об эволюции… Что, между людьми и габбро есть преемственность — как, например, между обезьянами и людьми?

— Такая же, как у всех форм жизни, соседствующих, так сказать, на биологической лестнице. То есть формальное сходство есть, но по существу — налицо принципиальное отличие, источник которого неизвестен. Некоторые функции, не игравшие, скажем так, для человека определяющей роли, развиты как основные. Я имею в виду специфический механизм питания и размножения. Габбро — хищники, вернее даже, паразиты. Вся жизнедеятельность происходит через человеческую жертву, и только через нее. Такое впечатление, что рой — это как бы античеловечество, своего рода перевернутый двойник.

— То есть если, допустим, человечество вымрет, то вымрут и они?

— Эти существа отчасти неорганические. Поэтому их и называют габбро. Отдельная спора паразитарного камня — это минерал. Но если ее поместить в человеческую плоть, она проявляет свойства организма. Это некоторым образом перекликается с поведением вирусов, которых трудно отнести к живой или неживой природе: они способны переходить из одного состояния в другое. В отсутствие подходящего носителя габбро кристаллизуется и как бы засыпает.