Татьяна Шуран - Матка

— Не знаю, — коротко ответил он и перегнулся через борт грузовика: — Поехали!

Машина тронулась с места, но в следующий момент раздался звон лобового стекла, и грузовик резко остановился; набившиеся в кузов люди попадали на пол. Спикировавшая на кабину водителя габбро размахнулась клешней.

— Вот черт! — процедил Ладшев и поднял автомат, хотя было ясно, что выстрелить он не успеет.

На этот раз Вероника отчетливо увидела, как яркая белая вспышка разделилась на несколько серебристых стрел, веером рассеявшихся вокруг габбро и пропавших в пустоте; в следующее мгновение тварь без видимых причин развалилась на куски.

— Поверить не могу… — прошептала Вероника.

Ладшев огляделся по сторонам. Четвертое измерение исчезло, вместо ярких миражей к свету фар примешивались холодные прозрачные сполохи, а к стрекоту каменных крыльев и грохоту выстрелов добавился какой-то неясный гул и ненавязчивый мелодичный звон. У Ладшева мелькнула мысль, что надо прекратить стрельбу, когда послышался крик Комендарова:

— Не стрелять! Не стрелять!!

— Прекратить огонь! — рявкнул в свою очередь Ладшев.

К этому моменту все уже заметили, что происходит нечто необычное. Как только стрельба вразнобой смолкла и частично разъехавшиеся машины нерешительно замерли, стало видно, что по лагерю, как северное сияние, бегут длинные ленты прозрачного света; мимо старателей то и дело прокатывались причудливые шумы и словно бы отдаленные голоса, а вокруг стоянки, то приближаясь, то удаляясь, блуждал вполне обыденный рев мотоциклетного двигателя.

Вероника и Ладшев переглянулись.

— Кто-то гасит их снаружи, — прошептал Ладшев, и словно в ответ на его слова невидимый мотоцикл внезапно развернулся в сторону лагеря, перелетел через два оказавшихся на его пути броневика и приземлился среди машин, заложив крутой вираж. На мотоцикле сидела молодая девушка с волнистыми пепельными волосами длиной до колен, в кожаных сапогах до бедер и с излучавшим нестерпимо яркий свет громоздким каменным арбалетом в руке.

— Не стрелять, не орать, не глазеть, не метаться! — звонко крикнула она. — Всем оставаться на своих местах! — с этими словами она крутанула зажигание и заложила между фургонами замысловатую петлю, стреляя при этом, казалось, одновременно во все стороны. Белые стрелы разлетались в темноте снопами, как искры; старатели застыли — не столько из-за предупреждения, сколько от растерянности. Девушка принялась гонять по лагерю, повсюду, как молнии, посыпались яркие вспышки, атмосфера наполнилась неясным перезвоном и гулом, и одна за другой начали распадаться каменные фигуры габбро, казавшиеся до этого неуловимыми смертоносными тенями. Требование сохранять неподвижность оказалось неслучайным: нередко таинственное оружие уничтожало тварей буквально на расстоянии дыхания от жертв, но возникавшие из пустоты гулкие протуберанцы аккуратно огибали людей, поражая только габбро. Никто не успел опомниться, как сражение было закончено; нападение прекратилось так же внезапно, как началось.

— Так, не стоим, не стоим, как столбы! — деловито крикнула незнакомка, складывая арбалет, и Вероника с содроганием заметила, что некоторые части каменной конструкции были буквально привинчены к руке девушке иглами, проходившими прямо сквозь плоть. — Ну-ка, живенько, пробежались по лагерю и добили тварей! Быстро, быстро!! Внутренности давим ногами, бошки берем за волосы и тащим сюда — не бойтесь, они уже не кусаются!! — девушка согнулась пополам от смеха, словно придумала невероятно остроумную шутку, а потом без перехода требовательно захлопала в ладоши, чтобы задать темп: — Быстро! Быстро!

Вероника, в растерянности спускаясь с грузовика вслед за Ладшевым, с ужасом убедилась, что "внутренности" габбро в самом деле представляли собой еще шевелившиеся окровавленные фигурки, отдаленно напоминавшие карликовые человеческие. Незнакомка, подавая пример, принялась яростно топтать их ногами, обутыми в длинные и, как показалось Веронике, обитые каменными пластинами сапоги с высокими тяжелыми каблуками. Фигурки извивались и верещали так пронзительно, что у Вероники заложило уши. Заметив нерешительность старателей, незнакомка в бешенстве обвела толпу арбалетом, выбросившим сноп ослепительных лучей, и крикнула:

— Кому жалко, те сейчас лягут рядом! — после чего все торопливо и бестолково бросились добивать останки габбро.

— Бошки отрываем и собираем в кучу, не спать, не спать! — нетерпеливо командовала девушка.

Старатели собрали головы убитых тварей в центре лагеря. Девушка пересчитала трофеи и некоторое время что-то деловито записывала сверкавшей электрическим светом каменной ручкой на округлой табличке размером с ладонь, переливавшейся звонкими сполохами разного цвета. Наконец, как будто удовлетворенная расчетами, она молча кивнула и убрала табличку в карман короткой полотняной куртки. После чего подняла голову, обвела старателей таким взглядом, словно впервые увидела их, встала в театральную позу, уперев кулак в бок и отставив в сторону ногу, и спросила:

— Ребят, а вы кто такие?..

Старатели изумленно переглянулись, но нетерпеливый тон предполагал немедленный ответ.

— Мы… — Ладшев неопределенно махнул рукой и впервые осознал, что дать себе характеристику, не прибегая к общеупотребительным шаблонам, известным только людям, которые на тебя похожи, довольно затруднительно. — Мы переезжаем с места на место. Чтобы избежать нападений… и помогать остальным… по возможности, — добавил он, припомнив обстоятельства появления девушки в лагере.

Девушка слушала, с любопытством приподняв белесые брови, словно ожидала продолжения, но Ладшев замолчал, и она разочарованно покивала головой.

— А ты? — нашелся Ладшев в ответ на этот слегка презрительный жест.

Девушка осталась невозмутимой.

— Я — самая совершенная, — уверенно отчиталась она. — У меня есть оружие против паразитарного камня, и я уничтожу Матку.

Старатели промолчали. Теперь, при более внимательном знакомстве, поразительное отличие гостьи от остальных людей становилось все заметнее. По временам глаза девушки словно отбрасывали белые отблески, как фары. Ее речь звучала непривычно: она сильно растягивала гласные, а к согласным добавляла лишние шипящие и свистящие фонемы, и в целом ее голос иногда превращался в нечленораздельный шум, а неопределенные, монотонные интонации оставляли впечатление, что она чего-то недоговаривает. Выражалась незнакомка так экзотично, что трудно было поддерживать разговор; впрочем, казалось, она не нуждалась в диалоге. Небрежно облокотившись на руль мотоцикла, она окинула взглядом лагерь.