Лана Тихомирова - Театр Говорящих Пауков Кукбары фон Шпонс

Уже на кровати без полумаски он улыбался, засыпая, и звал меня, но я боялась подходить.

— А уколите и мне чего-нибудь, — попросила я у медсестры, та только усмехнулась и, молча, ушла.

— Идем, — улыбался доктор ван Чех, — у меня лучше лекарство есть.

В кабинете он громко расхохотался и плюхнулся в кресло.

— Брижит, надо отдать тебе должное, ты бесподобна, — сказал он, пододвигая мне коньяку.

— В смысле? — не поняла я, выпивая свою порцию залпом.

— Ну, ты хорошо держалась.

— А вы что, все слышали?

— И видел, — кивнул доктор с видом не то ангельской невинности, но то святой наивности.

Я вскочила на ноги и задохнулась от гнева. Хотелось придушить белозубо хохочущего доктора.

— Ты такая миленькая, когда злишься, Бри, — утирая слезы, говорил доктор.

— Вы… Вы… Вы там были и не пришли на помощь! — наконец прорвало меня, — а если бы он…

— Я бы пришел на помощь. Я же пришел на помощь, в конце концов.

— А, и скрипку небось вы изображали!

— Какую скрипку?! Бри, свои галлюцинации держи, пожалуйста, при себе, — улыбался он.

— Только после этой вашей помощи я же вас еще и спасала, — на глаза выступили злые слезы, а швырнула бокал на пол и отошла к окну.

— Вот, чуть что, она сразу стаканы об пол портит, — проворчал за моей спиной доктор.

Какое-то время он возился позади меня, а потом я почувствовала, как он гладит меня по голове.

— Ну, извини, Брижит. Одно удовольствие было на вас посмотреть.

— Да ну вас, — фыркнула я, — я иду домой!

Я фурией вылетела из больницы с твердым намерением в следующий раз заявиться туда только в сопровождении резиновой дубинки или перцового баллончика.

— Зря ты уходишь! — крикнул мне из окна ван Чех, когда я была уже в саду, — Я кое-что узнал о женщине в белом.

— Если я вернусь — я вас убью, — пообещала я.

— Если найдешь чем, — издевался доктор, — в понедельник жду тебя.

Окошко звонко захлопнулось.

Все выходные я посвятила культивации злости и ненависти к доктору ван Чеху, поступившему со мной не самым благовидным образом. К вечеру воскресенья я поняла две вещи:

во-первых, доктор был абсолютно прав, когда бросил все на самотек;

во-вторых, я ужасно соскучилась по больнице, доктору и Виктору, даже по Пенелопе с Кукбарой немножко. Поизводив себя скукой весь воскресный вечер и часть ночи, я дождалась-таки прекрасного понедельничного утра. Оно было свежо и прелестно: у холодного лета есть свои преимущества перед жарой.

Доктора ван Чеха снова не было. Я решила сидеть в ординаторской и не высовываться, мерно надуваясь зеленым чаем.

За окном в ранний час гуляли Виктор и приведенный мною в больницу пьяница. Выглядел он, надо сказать, гораздо лучше. Он не просто был похож на человека, он был им. Приятный надо сказать человек, оказался этот Эдгар.

Я распахнула окно, до меня доносились невнятные голоса. Виктор что-то возбужденно рассказывал собеседнику, тот внимательно слушал, кивал. Неплохо было бы подслушать, но голос уносил легкий ветерок, развеивал его по всему саду.

— Вы вряд ли можете себе представить, Эдгар. Таких женщин вообще нет теперь. И счастье, что она работает здесь под началом доктора ван Чеха. Да, и таких людей, как он теперь не отыщешь, — Виктор размахивал руками, Эдгар с печальным видом смотрел на своего оппонента и вздыхал.

— Я вам завидую, — наконец, сказал он, — вы образованы, пишете стихи. Вы — свободны.

— У всех нас, кто поселился тут, проблемы и нам надо с ними расквитаться. Я уже три года тут, и похоже только сильное чувство сможет вывести меня из того лабиринта, где я оказался, — улыбался Виктор, — раньше доктор честно говорил мне, что надежда призрачна. Но я сам чувствую, как мне лучше. И Пенелопа поддерживает меня.

— Пенелопа? Кто это?

— Она на нашем этаже, в женском отделении. Рыжая такая дама постоянно ходит в шали и в черном, — пояснил Виктор.

Эдгар тихонько завопил и с ногами забрался на скамью. Уткнув лицо в колени, он плакал. Виктор смотрел на него удивленно, потом обнял здоровенного дядьку своей ручищей и что-то говорил. Эдгар что-то отвечал. Долго мне ничего не было слышно, я только наблюдала, как они о чем-то шепчутся.

В конце концов, Эдгар вскочил и выкрикнул в лицо Виктору:

— Не понимаете! Вы ничего не понимаете! И не поймете, никогда, никогда! У вас есть надежда выйти отсюда, а меня вынесут только вперед ногами! И нет! Нет, никакой вашей Пенелопы! Ее нет, она мертва! Я хотел бы вам объяснить, что происходит, но связан по рукам и ногам. Простите!

С этими словами, странно переваливаясь, Эдгар ушел, оставив Виктора, в полном недоумении. Я тоже была удивлена.

— Подслушиваешь? — я подскочила и услышала за собой басовитый смешок доктора.

— Беру пример со старших, — фыркнула я.

— Оу, — доктор сделал вид, что оскорбился, хотя по всему видно было, что он доволен, — ты бы хоть стул взяла, а то неудобно стоять-то.

— Ну, вы-то, небось, стул не брали, когда прошлый раз подглядывали.

— Не брал, да… Я банкетку принес из рекреации, благо недалеко.

Я снова вскипела, но решила, что лучше бы тему закрыть, пока я еще чего-нибудь не узнала.

— Что там говорят? — невозмутимо продолжал ван Чех.

— Я не знаю, как точно передать смысл… Каков прогноз на того алкоголика, что я привела?

— Он стал адекватнее, абстинентный синдром очень легко и быстро снялся, но меня беспокоит, что у него не прекращаются галлюцинации. Месяцок пусть полежит, потом посмотрим.

— А что за галлюцинации?

— Черти. И мания преследования. Он быстро идет на поправку, с ним мало возни.

— Он говорит, что выйдет отсюда только вперед ногами. Абсолютно не верит в свое выздоровление. И еще… Он сказал такую вещь… Что Пенелопы нет, что она мертва.

— Ну, это бред, — расплылся в улыбке доктор, потом посерьезнел и пробурчал, — с этим мы разберемся. Не хочешь ли узнать, что с нашей дамой? Я собственно из-за нее и опоздал вчера.

— А сегодня почему опоздали?

— Мост искал. Так тебя дама совершенно не интересует?

— Интересует.

— Тогда садись и займи рот чаем. Перебиваешь много, — беззубо злился доктор.

Я послушно села и уставилась на доктора. Он уставился в ответ на меня.

— В гляделки равных мне нет, — мрачно сказал доктор, спустя три минуты такого соревнования, — Так вот. Наш уважаемый Виктор так и не прояснился. Как три года я не мог узнать, кто это, так и не могу. Но в свое время, когда я еще лелеял надежду хоть что-то разузнать, у меня на заводе остались товарищи, которые смутно припоминали кого-то похожего. Так вот, я наведался к одному, наиболее памятливому, он сказал, что его память на лица фотографическая (тогда у меня не было фото Виктора, сейчас есть). Он не сказал тогда милиции, а мне говорит, потому что я внушаю доверие (доктор самодовольно хохотнул). Этот молодой человек приходил пару раз в его смену на завод, к молодой поварихе в столовую и оба раза там же обедал. Я попросил дать адрес поварихи, но рабочий отказался и как-то забеспокоился.