Лана Тихомирова - Тау

Тем временем мы свернули возле еще одного голубенького домика.

— Вот она! Наконец-то! — воскликнул Михас. Гулкий его бас оттолкнулся от стен домов и улетел ввысь, туда, где горела вывеска "Гостиница "Прогорклое масло".

— Прогорклое масло?! — поморщился Эток, — Господин Блак, я знаю вас, как прекрасного кулинара… Почему вы выбрали именно "Прогорклое масло"??!!

— У меня тогда выбора не было, — рассмеялся Михас.

Мы спешились и вошли внутрь светло-лимонного здания. Внутри было очень уютно. В голову закрались первые мысли, что спать на стекле, должно быть, очень неудобно. Отступать, однако, было уже некуда. Мы разместились следующим образом: Гай, Михас и Тау в одном номере, мы с Тамареском в другом. У меня было не много соображений и вариантов развития действий на этот счет.

Однако, потрепавшись всю ночь с Тамареском и глядя на луну, я поняла, что не бывает в мире проституток. Шлюха — женщина, встретившая сутенера, исключая случаи психических отклонений. Раньше я придерживалась легкого взгляда на жизнь: если мужчине это надо, я ему ЭТО дам. С теми, кому ЭТО было не надо, я почему-то долго не задерживалась, быстро расставалась. Все это были не те люди. Тамареску, как любому нормальному мужчине ЭТО безусловно было нужно, но он держал дистанцию. То ли пытался щадить мои "нежные" девичьи чувства, то ли придерживался своих принципов.

Ухаживать он стал обходительно. Все было нежно, тем не менее, я не могла бы сказать, что по-пионерски. Когда Тама меня обнимал, то крепко, порывисто, страстно. Но даже до поцелуев дело не доходило. Тама словно не был до конца уверен, что это с ним происходит.

В конце концов, мне это надоело. Когда первые лучи солнца проникли в комнату, я внимательно посмотрела на Тамареска и улыбнулась.

— Что-то не так? — спросил он.

— Да. Ты меня не целуешь.

Тамареск секунду смотрел на меня, как на умалишенную, потом рассмеялся.

— Ты, наверное, не знаешь, — извиняясь, сказал он, — на Тау поцелуй это… начало любовного акта.

— То есть вы целуетесь только перед сексом? — удивилась я. Чего-чего, а этого я не задумывала.

Тамареск ничего не ответил, он вдруг схватил меня за руку, чуть повыше локтя и порывисто поцеловал. Я не знаю, где и с кем он научился так целоваться, но это было прекрасно. Особенно меня поразило то, что поцелуй был не просто прикосновением губ друг к другу, поцелуй был во всем, это было что-то всеобъемлющее. В руке, сжимавшей мое плечо, в комнате, которую залил солнечный свет, в самом этом свете была какая-то магия. Я чувствовала, что большой мыльный пузырь вдруг раздулся, обнял весь Тау, а затем стремительно лопнул у нас на губах в тот момент, когда поцелуй кончился.

— Я решил попробовать по-твоему, — улыбнулся он, хотя видно было, что Тама хочет сбежать, то ли от стыда, то ли черт его знает!

— То есть правда, что после поцелуя все начинают… ну, спать, друг с другом?

— Сразу же после, — серьезно кивнул Тамареск.

— Ну, значит, давай спать, — расхохоталась я.

— Свята…

Глаза Тамареска хищно вспыхнули.

— Я говорю, спать хочется, нам еще по городу бродить сегодня, — рассмеялась я.

— Ах, ты, значит вот как! — в комичном гневе Тамареск накинулся на меня и стал щекотать. Щекотку я не переношу, а потому я сразу завизжала и засмеялась.

— Тамареск, сейчас же перестань тиранить нашего Демиурга, — зевая, сказал Гай, пришедший на шум, — пять часов утра, всем еще спать и спать, а ты тут звукоизвлечением из девушки занимаешься. Будешь буянить, я Михаса позову.

— Ага, и он до смерти закидает меня мороженым, — смеясь, сказал Тамареск, — потом, она сама виновата. Она меня целоваться заставляет.

— А тебя как будто заставлять надо, — Гай зевнул еще раз и закрыл дверь за собой.

— Значит, заставляю, — я сощурилась, и тоже накинулась на Тамареска со щекоткой: пришел его черед стонать, смеяться и умолять о пощаде.

Часа в два пополудни мы выползли из "Прогорклого масла" на свет божий. Свет был нестерпимо ярок, так как отражался от граней домов и бил по глазам. Марлен недовольно топталась на месте, ее раздражал яркий свет.

Вскормленные Михасом, мы взобрались на гусеницу и отправились на экскурсию по Силлирилу. Днем город был еще прекраснее, чем ночью. Солнечный свет заливал улицы, отражался в гранях, архитектурных излишествах, и отраженный, летел по улицам по своим делам. Я чувствовала себя, как тля, попавшая в коробочку с монпансье.

— Как же они красят стекло? — задавался вопросом Гай.

— Спроси у местных, — посоветовал Михас.

— Так они мне и сказали, — обиделся Гай.

— Странно, я думала, что на стекле спать очень неудобно, но оказалось это вполне уютно, — сказала я.

— Стеклянная нить подчиняется воле хозяина, — улыбнулся Гай, — из нее вообще все что угодно сделать можно. Можно выпустить нить толщиной с Марлен, а можно тоньше шерстинки Этока, можно очень жесткую, можно мягкую, как перышко. Местные умельцы активно этим пользуются, вот и весь секрет. Все, что мы видели в гостинице — это стекло, только вот, как они его красят?!

— Я знаю, — тихо ответил Тау, — все зависит от того, что ты съешь. Обычно, достаточно со специальным намерением съесть что-нибудь нужного цвета и в течении часа стекло будет этого цвета. Например, для желтого, нужно съесть лимон.

— А для голубого? — спросил Эток.

— Все тебе покоя не дает тот домик? — хмыкнул Гай, — Купи его и дело с концом, я не стану тебе строить такой же в Пратке. У тебя же денег немерено.

— Для получения голубого цвета в воду добавляют немного сока Цуавы и каплю крови, какого-нибудь мужчины, — ответил Тау.

— Слава Богу, они не убиваю свою аристократию, они же у нас голубых кровей, — рассмеялся Михас.

— Значит, у меня должно получиться, — мечтательно улыбнулся Гай, — мальчики, никто кровью не поделится?

— Обойдешься, у меня ее всего-то пять литров, — отвернулся Михас.

— Моя не подойдет, — улыбнулся Тама, — голубой краски не получится. Я безвозвратно влюблен, поэтому все будет получаться красно-розовым.

Тут Тама поцеловал меня на глазах у друзей.

— Эй!! Чудовище, ты же не собираешься заниматься этим прямо здесь, посреди города?! Спуститесь хотя бы вниз, обещаем не подглядывать, — запротестовал Гай.

Мы с Тамареском рассмеялись.

— И это все? — продолжал Гай.

— Чего тебе еще надо? — улыбался Михас.

— Мне ничего не надо, — заржал Гай, — Мне их, дурачков, жалко. Ладно, Свята, вы можете чего-то здесь на знать, но ты, Тама, ты же родился и живешь на Тау…

— Отстань от нас, — почти ласково сказал Тамареск.

Мы медленно продефилировали мимо памятника основателю города. Основателем оказался огромный мужчина с белозубой улыбкой и транспортиром подмышкой. Из левого рукава вырывалась стеклянная нить, образовывая окно.