Лана Тихомирова - Тау

— Он будет жить с тобой, — в общей тишине голос Тамареска заставил меня вздрогнуть. Тама не спрашивал, он утверждал, даже приказывал. Я оглянулась, но он уже исчез в хоане.

— Тау, — я потрепала по плечу дремлющего, — Тау.

Он открыл глаза. Шос снова был похож на тридцатилетнего чудака, он расцвел, увидев меня.

— Пойдем со мной, — сказала я. Мы прошли из одного подкожного мешка в другой. Это было возможно, так как подкожные мешки сообщались между собой в хвостовой части Марлен, с ее разрешения мы прорезали тонкую перегородку и спокойно проходили из одного мешка в другой. При желании можно было закрепить перегородку, и никто войти уже не мог бы. Собственно это я и сделала. Предполагая, что как минимум одна пара любопытных ушей имеется на борту, я отвела Тау в самую широкую часть подкожного мешка, где-то в районе брюха.

Тау неловко, стыдясь сам себя, попытался меня лапать, что было пресечено раз и навсегда. Я быстро поняла, что он, скорее пятилетний мальчик, чем тридцатилетний мужчина. Причем мальчик этот желал любви к себе, не женской, но материнской.

— Тау, давай договоримся, что никаких обниманий и целований между нами не будет, — чувствуя себя начинающим педофилом, сказала я.

— Но также делают все люди, которые друг друга любят, — пытался возражать Тау, но по нему было видно, какое облегчение он испытывает.

— Тау, знаешь кто такие проститутки? Ну, или, господи, как я у вас это назвала…

— Ты о тех, кто продает любовь? — глаза у него расширились и заблестели.

— Ох, мужики! Да, о них родимых. Ты думаешь, они любят? А делают они вещи куда смелее поцелуев в щечку.

— Я понимаю. Не всегда любящие люди друг друга целуют.

— Я тебе больше скажу. Они могут всю жизнь друг к другу не прикасаться, это платоническая любовь. Вот такую любовь-дружбу я тебе предлагаю, — я протянула Тау руку. Он не смело пожал ее и умоляюще на меня посмотрел.

— Тау, Вселенная мне все объяснила. Я понимаю, что ты напуган, я понимаю, что ты просто маленький мальчик, который хочет, чтобы его любили. Я очень постараюсь тебя полюбить, но я не уверена, что ты выбрал правильный путь… Но ты еще маленький, — я обняла его, как обычно обнимают детей, и он прижался ко мне.

— И что мне теперь делать? — спросила я. Тау мне не ответил, он пригрелся и уснул.

На меня нахлынуло что-то материнское, я запела что-то тягучее и грустное, делая вид, что это колыбельная. Тау было все равно, он меня уже не слышал. Спустя полчаса я и сама заснула.

Проснулась я от того, что Марлен стояла. Тау тоже проснулся и смотрел на меня восторженно.

— Все хорошо, Тау.

Я встала и перешла в первый подкожный мешок. Гай и Михас накрывали на стол.

— Почему стоим? — спросила я.

— Мы на границе с Силлиерией, Марлен оказалась более прыткой, чем мы думали, — пояснил Михас.

Гай исподлобья на меня покосился и ничего не сказал.

— Где Тама?

— Тебе это важно теперь? — как-то враждебно отозвался Гай.

— Мне и сейчас это важно и потом. Что за детский сад?

— Он очень зол, сам не знает на что, но лучше тебе к нему не подходить, — сказал Михас.

— Если он зол, то тем более нам надо поговорить, — я пошла к хоане.

— Ради всего святого, Свята, — Гай ухватил меня за плечи, — не ходите…

— Я буду решать, что мне делать, — сказала я, прекрасно понимая, что разница в росте и силе слишком велика, и Гай при сопротивлении легко может меня убить. Случайно, естественно.

Гай посмотрел на меня, приподнял одну бровь и нарочито легкомысленно сказал:

— Ваша воля выбирать себе смерть по вкусу. Валяйте!

Через минуту я оказалась на голове у Марлен.

Тама сидел и смотрел на просторы Силлиерии: зелено-сизую скатерть, изрезанную на лоскуты реками. Где-то далеко сверкала жемчужиной двуединая столица — Силлирил и Гаутара.

— Тама, — позвала я. Тамареск на меня не обернулся, но легко кивнул.

— Я хочу с тобой объясниться.

— Чего тут объяснять? — спросил он. Голос его был холодным и отстороненным. Вряд ли это была сдерживаемая ярость, — Наш единственный шанс спастись, твоя любовь к этому Шосу (фамилию Тама как будто выплюнул, на столько она была ему неприятна). Что до всего остального… Прав был Гай, когда говорил мне: "Любить надо земных простых женщин, с простыми потребностями, и без закидонов". А у меня вечно, что ни любовь, то королева, что ни стра… привязанность, то… Все мы заложники этого мира и его законов, у вас своя дорога, у меня своя.

Я слушала и едва ли понимала, о чем Тама говорит. Мне очень хотелось бы его обнять, сказать, что он самый лучший, как минимум в двух мирах, потому что… да какая разница почему… просто он есть, просто он со мной и этого достаточно.

— Все что я хотела тебе сказать. Если я и буду спасать этот мир, то теперь знаю, ради чего я это делаю.

— И?

— Ради… таких людей, ардогов… Короче, ради всех вас, — я хотела сказать: "Ради тебя!", но слова странным образом застревали где-то в горле и уже образовали ком.

— Я понимаю, — мрачно отозвался Тамареск, — Иди и люби его, — печально продолжил он.

Слово "люби" он выплюнул так же, как и фамилию "Шос", от меня это не ускользнуло и неприятно резануло. Ревность? Странно, хотя, конечно, вся эта дешевая мелодрама (35 рублей ведро) шита белыми нитками. И то, во что превращается мой мир, мне совсем не нравится.

— Тама.

— Что?

— Посмотри на меня.

Тама обратил на меня глаза полные печали, если не муки.

— Я никогда не смогу полюбить Таугермана Шоса, слышишь, не смогу. И мне очень жаль, что воплощение Тау не ты…

Тамареск не дал мне договорить, он порывисто меня обнял и быстро зашептал:

— С Вселенной шутки плохи. Если ты не полюбишь Таугермана, то мы все погибли. Я тебя люблю, Свята! Я очень тебя люблю, ты прекрасная, лучшая во всех мирах, великолепная! Мне больно тебя отпускать, но люби его, это наш шанс остаться в живых…

— Знаешь поговорку, сердцу не прикажешь? — тихо спросила я.

— Знаю.

— Мое сердце, как-то незаметно перекочевало в твои ардожьи лапы. Это еще один трюк, о котором я не знаю?

Тамареск отстранил меня и погладил по голове.

— Это не трюк. Это твоя красота и любовь. Любовь всегда взаимна. Я всегда это знал, но боялся ошибиться.

Он еще раз прижал меня к себе.

— У тебя золотое сердце, Тама.

— Не думаю.

— Я знаю.

— Свята, но ты уйдешь, когда спасешь Тау?

— Может и не уйду, может и уйду. Сейчас не важно. Пока мы вместе, мы можем наслаждаться, тем, что у нас есть.

Тамареск прижимал меня и раскачивался, как будто баюкал, и было тепло и хорошо.

— Слава Ясве, а я думал, вы тут друг друга убили, — облегченно рассмеялся Гай, — У нас все готово, можем начинать кушать.

Марлен уплетала Михасовы яства, Тамареск спустился в отсек первым, Гай, чуть попридержал меня: