Лана Тихомирова - Тау

Перед тем, как начать описывать события последующих безумных месяцев, остановлюсь на том, что необычного случилось именно тем вечером, когда я заказала себе чай и вишневое мороженое.

Начиная со странной фразы Дианы, которую она знать не могла, но воспроизвела однако в точности, заканчивая странным запахом, который начал меня преследовать, были еще и другие странности.

В кафе, где обычно было много народу, в этот раз никого не было. Меня обслужили очень быстро, а главное качественно, что само по себе настораживало, даже без потустороннего привкуса.

Я чувствовала напряжение, которое росло с каждой минутой. Оно должно было обязательно сняться. Я чувствовала это самым причудливым образом.

Мысли мои прервал воробей. В городе в тот вечер было неимоверно душно, и все птицы ходили с открытыми клювами. Наглый птиц сел возле моей чашки и требовательно открыл клюв. Сначала я списала это на жару, но птиц не улетал, а настойчиво открывал клюв все шире и шире.

— Порвешься, — заметила я ему.

Воробей перелетел на другое место, к вазочке с мороженным, и открыл клюв.

— Я тебе срыгивать не буду. Лети к маме, она тебя накормит.

Вид у воробья стал понурый. Я увидела, как он будто бы погрустнел. А вдруг у него нет мамы? А вдруг его некому накормить? А что если он совсем один в этом ужасном мире полном котов, людей, машин, поездов и электропроводки, наконец? Слеза пробилась сама собой и быстро скатилась к подбородку. Слава богу, ее хватило на то, чтобы упасть мимо чашки.

Я отложила для воробья немного мороженого на блюдце и пододвинула его к птице поближе. Воробей не улетал, прыгал вокруг блюдца и клевал мое подношение.

Я дала ему еще, он и еще съел.

— Не думала, что воробьи любят вишневое мороженое, — улыбнулась я.

— А о чем ты вообще думаешь? — гневно разразился воробей. Взлетел, нагадил мне в вазочку с остатками мороженого и улетел.

— А что, шеф, наши слоны уже летают? — спросила я, — значит, летают, — ответила я сама себе.

Говорящий воробей — это нонсенс, конечно, но тогда мне было обидно за мороженое, пришлось заказать еще одну порцию. Тогда передо мной возникла девушка. Возникла, именно возникла! Она не пришла, не приехала, не прилетела, не прибежала, не упала… Она просто возникла на улице перед кафе… Потому, даже как она выглядела, мне стало ясно… Это посланник с Тау.

Девица возникла. Постояла немного и упала, поднялась, сделала несколько неуверенных шагов и снова упала на четвереньки. На четвереньках она быстро поползла к ближайшему стулу, взобралась на него и села. Она странно и часто дышала.

Я решила понаблюдать, что такого еще вытворит посланница с Тау. На первый взгляд она не отличалась ничем от тех, кого можно встретить на улицах Москвы, но… от нее веяло нездешностью. Простой обыватель сказал бы "лимита" или "приезжая". А мне сразу было видно, что эта птичка прилетела к нам совсем из другого леса.

На вид ей было чуть за двадцать, на самом деле едва восемнадцать. Рыженькая, круглолицая, с фарфоровой кожей. Милый носик, за такой бы московские модницы себе вены повскрывали. Чудо, а не личико. С фигуркой ей тоже повезло. Одета она была, как большинство москвичек ее возраста, только от налета нездешности все равно не избавиться: светло-зеленая майка, простые джинсы, и туфельки… Самое главное туфельки: на железной подошве…

Я встала со своего места и захватила с собой мороженое. Села напротив посланницы и заглянула в ее… серо-голубо-зеленые глаза. Такого шока я не испытывала ни до, ни после встречи с ней. Невозможно, чтобы глаза были сразу трех цветов, но именно так и было. Девица посмотрела на меня, сощурилась, и вдруг глаза у нее полезли из орбит.

— Святослава! — вскрикнула она и полезла через стол обниматься.

— Стоп, дорогуша! Кто ты? Как тебя зовут? Откуда ты пояснять не надо, я сама все поняла.

— Меня зовут Инесса Арман, — скромно потупив глазки, отвечало создание.

Я подавилась мороженым.

— Что? Любовница Ленина?! Или это она в него стреляла?…. Хм… Кажется, стреляла в него Фанни Каплан… да… А Ардан наградила вождя сифилисом… Ну, да, поделом, — вслух рассуждала я.

Инесса смотрела на меня с любопытством, что-то кошачье было в ней в тот момент.

— Эток? — воскликнула я, почувствовав, что и мои глаза так же лезут вон.

— Да, госпожа, — улыбнулась Инесса-Эток.

Я смотрела на нее. Она смотрела на меня.

Бред какой-то!!! Он же должен был появиться котом возле моей квартиры, а это… эта… этот…. Да Хетс с ним! И что теперь делать?! Она же и на ногах-то не стоит… Кошмар! Иномирный кошак — вот еще чего не хватало! Ужас, ужас, ужас!!!

Я схватила Инессу за руку, кинула пятьсот рублей на стол, возопила, дескать, сдачи мне не надо и поволокла добычу, куда глаза глядят.

— Ничему не удивляйся, держись за меня, и ни о чем не спрашивай, пока не приедем домой, поняла?

Инесса кивнула.

— Вот и умница.

Пришлось ехать дальним маршрутом, воспользовавшись наземным транспортом. Ужасно неудобно, да и Инесса впивалась в меня когтями при каждом удобном случае. Кошачья натура, не переделаешь. Как-то удивительно спокойно было мне, а малыш внутри радовался, кажется, даже перемещался поближе к Инессе. Хотя по идее на седьмом месяце он этого делать еще не должен, или я опять ошибаюсь?

Домой мы прибыли в экстренном порядке. Давно я так не бегала.

— Фуууух, ну ты меня и уморила…

— Я действительно, Эток, госпожа.

— Ни-фи-га, — не могла отдышаться я, — пока ты здесь, ты Инесса Арман, и пусть это звучит по-идиотски, но я тебе потом объясню. Итак, чудовище, садись, я сделаю тебе чаю, ты выпьешь его…. не бойся он не кусается, просто горячий. И все мне расскажешь.

Я налила целую бадью чая Инессе и приготовилась слушать.

— После того, как вы, госпожа, пропали, для нас наступили тяжелые времена. Тау оказался в бешенстве, по всему миру пронеслась гроза и ураган. Мы оказались в наихудшем из положений: море Наеко бушевало тринадцать дней. Леса вокруг залило, ветер был такой силы, что Марлен не смогла преодолеть его. У нас не было шанса выбраться с берега живыми, потому мы остались там и ждали верной гибели.

Господин Михас и Господин Гай сотворили нам убежище из стекла и листьев, туда поместилась даже Марлен. А мой хозяин, просто сидел под ливнем, возле бушующего моря и смотрел вдаль.

Мы заволокли его, но он отказывался говорить с нами. Он очень страдает, госпожа.

Буря кончилась на четырнадцатый день. Но начался великий потоп. Тау стал оплакивать вас и в каждом вое ветра нам слышались его всхлипы. Ливень не прекращался около месяца. Тамареск уговорил землю не поддаваться, и наш домик оказался единственным островком суши средь бескрайних вод.