Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - фюрст

Барон шепнул мне:

— Десять золотых монет тому, кто сможет смотреть ей в глаза!

Я пробормотал:

— Но глаза у нее в самом деле очень красивые.

— Неужели ваша светлость выиграет мои десять монет?

Сэр Жерар сказал успокаивающе:

— Просто его светлость умеет замечать все сразу. И даже эти, как их, глаза. В самом деле крупные…

Она присела в грациознейшем поклоне, но голову не склонила, а смотрела снизу вверх хитренько и явно наслаждалась теми усилиями, которые я предпринимал, чтобы не опускать взгляд ниже, а действительно смотреть ей только в глаза.

— Ваша светлость…

— Леди, — сказал я, — я вас раньше не видел при дворе.

Она прощебетала весело:

— Меня пригласила моя лучшая подруга Хорнегильда, королева турниров. Меня зовут Лилионна.

Я хлопнул себя по лбу.

— Ах да, она говорила о вас в первый же день, когда сэр Айсторн, граф Олдвудский, отдал ей высшее место. Сказала, что вы намного красивее ее, но я даже не мог представить насколько! От вас нельзя оторвать взгляда, леди!

Она игриво засмеялась.

— Теперь я при дворе, ваша светлость! И буду так часто попадаться вам по дороге, что возненавидите.

— Давайте попробуем, — предложил я с апломбом.

— Ловлю на слове, — сказала она со смехом, ухитрившись показать белые ровные зубки, зовущий рот, две ямочки на щеках, одну на подбородке, а также нежную белую шею, открытые ключицы и все расширяющийся низкий вырез платья. — Правда, я не очень люблю двор…

— Почему? — спросил я.

Она засмеялась:

— Я совсем деревенская, как видите! И очень не люблю эти жуткие корсеты, они меня душат.

— Я тоже их не люблю, — признался я. — Они в самом деле душат все… живое.

Барон и сэр Жерар посмеивались, сразу растеряв деловое настроение. Я с сожалением отпустил это милое создание, просто предназначенное для того, чтобы его хватали и тискали, повернулся к друзьям и соратникам, но нечто тревожное пронзило, как шилом, от темени до пят: а чего такие довольные, будто у них нечто… получилось?

Сэр Жерар заметил фамильярно:

— Настоящая женщина может ничего не иметь в голове и за душой, но за пазухой у нее обязательно что-то должно быть!

Однако барон, ощутив, как моментально во мне изменилось нечто, спросил самым деловым голосом, словно мы уже час сидим в четырех стенах кабинета:

— Из Гандерсгейма всего два дня тому примчался гонец с сообщением, что вы теперь милостью Его Императорского Величества Германа Третьего эрцгерцог…

— …и властелин архипелага Рейнольдса, — добавил сэр Жерар.

Я отмахнулся.

— Это не так важно, как то, что пираты сильнее, чем мы думали. Это даже не пираты, а могучие республики… Может быть, даже державы. Во всяком случае, на одном острове я даже видел и общался с королем! Но хуже всего то, что…

Я запнулся, сэр Жерар спросил встревоженно:

— Что еще хуже?

— Последствия Великих Войн, — сказал я наконец. — По Северу удар был нанесен, видимо, значительно сильнее, чем по южной части. И хотя там и там человечество было отброшено в пещеры, на островах кое-где и кое-что из защиты уцелело.

Барон Альбрехт озабоченно присвистнул.

— Их будет взять непросто?

— Не знаю, — ответил я.

— Может быть, как-то удастся договориться о нейтралитете…

Сэр Жерар покачал головой.

— Шутите? Они уничтожают все на побережье, чтобы не дать местным выйти в море. А если построите флот… какой может быть нейтралитет?

— Или мы, — согласился барон, — или нас.

Я подумал, что остатки местной обороны, уцелевшей на островах или даже на Южном континенте, тормозят прогресс и любые перемены, потому что дают устоять старому под натиском нового, но это, конечно, сэру Жерару и даже барону будет непонятно и неинтересно.

— Будем настороже, — сказал я мрачно. — Хотя что-то надвигается…

Барон посмотрел пытливо, но промолчал, а сэр Жерар спросил обеспокоенно:

— Что, ваша светлость?

— Знать бы, — сказал я точно так, как и тогда на море. — Чутье, будь оно неладное! Просто пугает, предупреждает, но не говорит, с какой стороны и кто ударит… Ладно, идите, я пойду мыслить. Причуда у меня такая, видите ли.

Пару часов возился с указами и распоряжениями, карал виновных и вносил изменения в местное законодательство, в голове уже шумит и потрескивает, как всегда почти неслышно вошел сэр Жерар, встал слева у стола, почтительно склонив голову в полупоклоне, а глазки смиренно потуплены.

— Что? — спросил я.

Он сказал с поклоном:

— Ваша светлость, позвольте…

— Ну-ну, — сказал я нетерпеливо, — что еще у тебя? Шевелитесь, сэр Жерар, мы же свои, за нами никто не наблюдает.

Он отступил к двери, стукнул, она тут же отворилась, в комнату вошли трое в дорогих одеждах, но с эмблемами цеховых мастеров, первый опустился на колени и протянул в мою сторону богато украшенную шкатулку, скорее, ларец.

Руки вздрагивают от напряжения, тяжеловат, второй из цеховиков поднял крышку и вытащил крупную чернильницу в виде золотой чаши с откидывающимся верхом, украшенной крупными бриллиантами. Ножка массивная, широкая — когда чаша с вином опрокинется, невелика беда, куда хуже будет, если так же прольются чернила на мой стол и мои драгоценные бумаги.

Я повел глазом в сторону сэра Жерара, тот принял чернильницу и поставил передо мной на столешницу. Я взял длинное гусиное перо, пальцем откинул тяжелую, но тщательно подогнанную крышку, даже притертую, словно там духи, так что не только мухи не попадут в чернила, но сами чернила так просто не высохнут даже в такое жаркое лето.

— А куда дели предыдущую? — спросил я. — Помню, стояла такая… э-э… с конем.

Сэр Жерар объяснил:

— Убрали.

— Почему?

— Там был личный герб Его Величества, — пояснил Жерар.

Я фыркнул:

— Да мне по фигу. Считал бы боевым трофеем.

Он покосился на коленопреклоненных мастеров.

— Но не… все равно ремесленникам Сен-Мари. Вы загрузили всех работой, они счастливы, и это их дар вам, ваша светлость, за их, как бы сказать…

— …счастливое детство, — прервал я. — Да-да, я тронут. Господа, спасибо, я в самом деле приятно польщен. Куда проще быть королем для лордов, чем для простого народа, вам хрен угодишь, все не так, все рыла воротите… Это признание дорого стоит, спасибо! Хочу сказать, что самые большие заказы сейчас в Тарасконе, там начата великая стройка века, деньги и заказы туда уже текут рекой… Можете встать, господа.

Они поднялись, рожи разрумянились, глаза блестят, запах наживы — лучшее средство от усталости и уныния.

Старейшина сказал с поклоном:

— Ваша светлость…

— Господа, — ответил я.

Они попятились и вышли, сэр Жерар хотел было удалиться тоже, я остановил кивком:

— Знаете, сэр Жерар, на самом деле мне один овощ, из какой чернильницы писать. Лишь бы в чернилах не плавали дохлые мухи.