Альмира Илвайри - Город над синей рекой

На самом верху, над стенами, я заметил голубое сияние, выглядевшее непривычно и странно в этом ржаво-буром краю. Взгляд Князя пробил толщу стен, и тогда…

Перед нами в Зеркале появился чудный сад. Деревья с нежно-зелеными и серебристыми листьями покачивали ветвями, на них распускались белые цветы. Казалось, я ощущал их тонкий, нежный аромат. И среди ветвей и цветов, из лазоревого сияния соткалась фигура девушки в белых с голубым одеждах. На ее челе поблескивал тонкий серебряный венец то ли с прозрачно-голубым камнем, то ли с лазурной звездой. Ее лицо… сказать просто "красивое" было бы мало. Оно казалось удивительно родным. Я понял: откуда-то я уже знал ее, знал давно, с детства…

Она ласково улыбнулась мне, и ее лучистый взгляд, казалось, проник до глубины души, отозвавшись неземным теплом.

— Княжна Ладомира… — прошептал я.

Она посмотрела на Князя своим чудным лазоревым взглядом. Они протянули руки друг другу навстречу, и ладонь Князя коснулась узкой ладони Княжны за зеркальной гранью. Я обернулся на Князя Всеслава, и мое сердце защемило: в его серых глазах было столько любви и нежности, смешанной с чувством давней, неизбывной вины. А Княжна Ладомира смотрела на него, утешая и согревая взглядом… Они не произносили ни слова, но я знал, что они говорят друг с другом, и где-то на грани слуха я слышал музыку их разговора…

Зеркало погасло. Угасло и сияние вокруг фигуры Князя Всеслава, лишь золотисто-белое пламя продолжало гореть в его венце. Потрясенный до глубины души, я не мог произнести и слова. Князь тоже молчал, думая о чем-то своем.

— Вот она какая, Княжна Ладомира… — наконец сказал я. — Она… необыкновенная.

— Да, Юра, — проговорил Князь Всеслав. — Она необыкновенная… И я глубоко виноват перед ней. Я не сумел ее защитить, и по моей вине она несет свой крест в нижних мирах.

— У вас не было выхода! — вскричал я. — Если бы вы не создали Вицра…

— Не надо сейчас об этом, — остановил меня Князь Всеслав и взял за плечо, уводя из комнаты с Зеркалом. Дверь за нами медленно закрылась.

Мы не спеша шли по галерее. Я смотрел на молодое лицо Князя и думал, сколько же ему на самом деле лет. Хотя, наверное, неверно исчислять его возраст в человеческих годах. А еще, глядя на пламенеющий бело-желтым камень в его венце, я подумал, что он на самом деле и есть яркое, могучее пламя, просто ради нас ему приходится умалять свою мощь…

— То, что делает Княжна Ладомира, — духовный подвиг, — наконец проговорил Князь Всеслав. — Без нее темно и неуютно было бы в срединном мире. Люди не слагали бы стихов, не пели песен.

— Так кто же она, Княжна Ладомира? — спросил я. Князь ответил:

— Она — душа России, Юра.

Он помолчал.

— Задолго до того, как придти в эти земли, мы вместе мечтали, каким будет наш Город, каким путем пойдет его история… Мы знали, что мечтаем о том, что не удавалось еще совершить никому. Но лишь отважившись на эту мечту, можно приблизить недостижимое… Здесь, в Городе — те, кто разделяет нашу мечту. И ты тоже, иначе твоя Дорога не привела бы тебя сюда.

— Князь Всеслав… а о чем вы мечтали?

— О том же, о чем и люди в срединном мире. О мире без войн и государственных границ, о жизни, наполненной творчеством, любовью, радостью.

— О светлом будущем? — спросил я. Князь Всеслав улыбнулся:

— Можно сказать и так… Пойдем, Юра, я покажу тебе кое-что.

Поднявшись по широкой каменной лестнице с резными перилами, мы прошли в просторный светлый зал. На полукруглой стене размещались три огромные картины, закрытые белым занавесом.

Князь Всеслав подвел меня к левой картине. Занавес раздвинулся, как в кинотеатре, и перед моими глазами открылась панорама города. Я с удивлением узнал Москву в районе Воробьевых гор. Но какую Москву! Ни безликих многоэтажек, ни уродливо-претенциозных офисных построек — ничего этого здесь не было. Архитектура нарядных зданий удивительным образом совмещала старинные и современные черты. Здания чередовались с зелеными оазисами садов и парков. Словно Город сошел сюда и воплотился в камне.

Князь Всеслав взял меня за плечо, мы подошли к картине и… шагнули через раму! И оказались в центре праздничного шествия. Кругом были обычные москвичи, которых я каждый день видел в метро по дороге в школу. Но какие у них были лица! Радостные, озаренные внутренним светом, как у китежан.

Звучал благовест. Мы шли вместе со всеми по широкой аллее к огромному белому храму, возвышавшемуся на холме. С четырех сторон к храму поднимались лестницы с низкими узорными балюстрадами. А над белыми стенами и порталом, поднятые на высоких барабанах, пять куполов пылали ярким золотом на фоне весеннего неба. Над входом в храм я увидел знакомую эмблему: солнце и крылья…

Мы вышли из праздничной толпы и оказались в парке.

— А это, может быть, ты, — Князь показал на бородатого художника в бежевом плаще, стоявшего перед раскрытым этюдником. Я заглянул через плечо художника. Он рисовал белый храм на горе и лазурное весеннее небо с раздуваемыми ветром жемчужными облаками.

А потом какой-то неведомой силой меня перенесло в Петербург, в теплый и ясный летний вечер. Я узнал памятник Петру Первому, знаменитого Медного всадника. За ним светился тусклым золотом купол Исаакиевского собора. Возле ограды стоял задумчивый крылатый юноша в белых одеждах. Он обернулся и улыбнулся мне, и мы пошли вместе.

— Москва — священное сердце страны, а Петербург — ее крылья, — сказал он. — На этих крыльях взлетает ввысь наша мечта. Посмотри на тех, кто понесет ее в жизнь.

Мы вышли на набережную. Там оживленными группками собиралась молодежь — стройные, подтянутые юноши в костюмах и девушки в нарядных платьях. Выпускной вечер? И снова, гляда на их лица, я подумал — как они похожи на китежан…

Незаметно мы прошли через призрачно-светлую летнюю ночь, мимо зажженных огней Ростральных колонн, и вот мы уже вместе со всеми смотрели, как в ранних утренних лучах неслышно скользит над Невою корабль с парусами цвета Сережкиного пионерского галстука…

А потом я оказался за городом. Могучие ели, похожие на сумрачных богатырей, окружали здание с узорными наличниками и башенками — словно нарядный терем в лесу. Я понял: это школа! Перед школой была припорошенная снегом лужайка. В свежем холодном воздухе медленно кружились снежинки.

С высокого крыльца сбежала веселая стайка мальчишек и девчонок в легкой одежде. Они все были босиком! С радостными криками они начали носиться по поляне и бросать друг в друга снежки. Один снежок прилетел в меня, пущенный меткой рукой тонконогого мальчишки с крыльями:

— Эй! Давай с нами!..

Я стоял рядом с Князем Всеславом перед центральной картиной триптиха — той самой, где была загородная школа. Белый занавес медленно задвигался, закрывая все три полотна.