Мария Капшина - О верности крыс

Мэтр Дийшан объяснял мальчишкам, помимо прочего, болевые захваты, болевые приёмы, особые точки на человеческом теле… Именно это Ведж и отрабатывал на щуплом парне лет семнадцати; рабе, судя по клейму на плече. Парень явно не был воином, и толкового сопротивления оказать не мог. Потому, видимо, Ведж его и купил: чтобы без лишних проблем. Чтобы нащупывать болевые точки, заламывать руки под разными углами… А рот парня забит кляпом и завязан поверх, чтобы не отвлекал. Ведж закончил серию ударов, позволил рабу придушенно стонущим кулём рухнуть под ноги и, довольный собой, пошёл к воде. По дороге он заметил Вена, весело поприветствовал, помахав рукой. Потом разглядел выражение брезгливого возмущения на лице брата и расплылся в своей неприятной ухмылочке. Вен зыркнул на него и пошёл было к свалившемуся парню: посмотреть, помочь… Ведж успел первым и деловито добил раба коротким тычком ножа. Сойвено снова замер, но от злости не нашёл слов. Только постоял, сверкая глазами на смеющегося и вытирающего нож Веджа, а потом повернулся и убежал.

Впрочем, росчерк под братской дружбой поставила другая история. Следующей весной, когда снег уже сошёл и холмы подсохли и расцвели тюльпанами, "герцогята" втроём отправились скакать в окрестностях Кейба. Ведж в поездку не рвался, заранее зная, чем это кончится. Вен с Натом затеют скачки наперегонки, оба умчатся вперёд, а он безнадёжно отстанет, чтобы в очередной раз яростно сжимать зубы и воображать, как отыграется на турнире в честь Порога полудня… Но поехал. Очень уж хорошо было утро: нежно-розовое с желтизной небо — и степь, сплошь в цветах того же оттенка. В тот день ему вдруг повезло. Чуть ли не впервые он действительно чувствовал Пепла, не затягивал поводья и прекрасно справлялся одними ногами, без плётки. И вырвался вперёд, немало удивив приятелей. Он как раз успел захлебнуться успехом и рассмеяться от восторга и торжества, когда Пепел вдруг запнулся и упал набок, дико завизжав. Ведж не понял, что случилось: нора или ненадёжный песок под копыто, или ещё что, — он даже толком не заметил, что конь едва не расплющил своим весом его левую ногу, почти не почувствовал боли в отбитом боку, он понял только, что опять проиграл. С воплем выхватил плеть и принялся охаживать коня, по лопаткам, по шее, куда придётся, прямо так, лёжа на земле с ногой, зажатой между землёй и конским боком, среди мятых тюльпанов с кровавыми и жёлтыми лепестками. Бить Веджойо о Каехо умел и в тринадцать лет, так что небольшой вес его тройной плётки мало что менял. Наверное, об этом Вен тоже подумал, слетая с Заката прямо на скаку. А может, вовсе ни о чём не подумал, только очередной удар пришёлся не по злобно визжащему, но не могущему встать Пеплу, а по плечам Сойвено, кинувшегося между конской шеей и плёткой. Ведж оторопело замер, глядя на наливающиеся кровью три прорехи в тонкой рубашке младшего ол Каехо. И только потом услышал, что говорит Вен побелевшими от ярости губами:

— Тварь!

Вопреки обыкновению, Вен не объяснял многословно, почему именно его старший братец — редкостная зараза. И вопреки обыкновению, Ведж не ответил младшему оплеухой. Вопреки обыкновению, одинокое слово хлестнуло не хуже плётки, и Веджу захотелось сказать в ответ что-то обидное и такое же хлёсткое, но ничего не пришло в голову. Хоть прежде никогда колкости за пазухой искать не приходилось. Ведж только рванулся из-под Пепла, отталкиваясь свободной ногой от седла, выдернул придавленную ногу, резко выдохнув от ужаса — так больно получилось, — и поковылял домой. Ни Нат, ни Вен следом не кинулись. За ближайшей сопкой Ведж свернул в сторону рощи; к любимому овражку, где река, а потому — деревья. Там мальчишка вволю наревелся, отмачивая ногу в воде. От обиды и злости за поражение, от боли в ноге и боку, от злости на брата… И ещё от чего-то, а от чего — сам не понял. К вечеру вернулся домой, на самую малость позже лошадников, которые тоже весь день где-то пропадали вместе с насилу успокоенным Пеплом. Разумеется, Ведж тут же попал под перекрёстный допрос с очной ставкой: герцогская чета ол Каехо уже допрашивала Вена с Натом. Те угрюмо молчали, как кадарские горцы под пыткой. С появлением Веджа на лицах родителей мелькнуло облегчение, тут же сменившееся обещанием грандиозной взбучки, и кадарских горцев под пыткой стало трое.

От Пепла Ведж категорически отказался, получив взамен смирную полукровку парадного вида и не ахти каких скаковых достоинств, а Пепел бывшего хозяина открыто ненавидел. Через пару дней Нат уехал домой. Вен с тех пор на брата голос не повышал, а Ведж — не поднимал руку. Родителей это почему-то не радовало. Потому, может быть, что и говорить друг с другом братья почти перестали. "С праздником Порога полудня". — "Благодарю". Но не больше. Все попытки докопаться до причины пропадали даром, как и попытки мальчишек примирить.

А весной 2268 года в Сойге пришла чума. Вернее, мимо прошла, быстрым шагом. Вену хватило и того. За три дня Сойвено из весёлого мальчишки восьми лет от роду стал живым трупом. На четвёртый день — трупом мёртвым.

Пару раз после этого в Кейб приезжал Нат, они с Веджем разговаривали, даже спорили, показывали друг другу какие-то приёмы, ездили верхом, но это не было дружбой, скорее, каким-то напряжённым желанием присмотреться друг к другу, понять… Что — понять? Они вряд ли и сами знали.

Порог спустя Ведж не стал делиться с н-Эдолом планами побега из дома. Не потому, что не доверял, а просто в голову не пришло кому-то рассказывать. Ведж всегда был здравомыслящим ребёнком и вопреки возрастной жажде подвигов понимал, что повод для побега совершенно дурацкий. К двадцать восьмому порогу жизни Веджойо о-Каехо до зуда в печёнке надоело быть "о-", наследником, существом, которому в силу грядущего герцогского титула всё даётся на блюдечке… Кроме, разве что, умения ладить с лошадьми и пары других умений. И, опять-таки до зуда в печёнке, хотелось узнать, чего стоит Ведж, не о-Каехо и сын герцога, а сам по себе. Старый конюх, имени которого никак не удавалось вспомнить, узнай он об этом, сказал бы, что герцогёнок с жиру блажит. "Герцогёнок", пожалуй, согласился бы. С тем выводом, что надо, значит, жир порастрясти.

Потом были четыре луны безбедной и бестолковой жизни, с придорожными кабаками, парой пьяных драк, одним ограблением, после которого не осталось ни денег, ни хорошего оружия, а только лёгкое восторженное недоумение: живой! Недоумение явилось позже, вместе с сознанием. Восторг быстро прошёл: рабство Веджу о-Каехо не понравилось. Впрочем, к тому времени он говорил о себе не "о-Каехо", а "Хриссэ", и его мнение никого не интересовало. Он отлёживался в комнате рабов рядом с конюшнями, криво скалился в потолок, пугая соседей. И думал, что Сойвено мог бы усмотреть в этом некую высшую справедливость: купили Веджа в школу боевых искусств, в числе рабов, на которых предполагалось отрабатывать рискованные приёмы. Хриссэ не раз и не два мысленно благодарил то науку мэтра Дийшана, ставившего умение падать и страховаться превыше всего, то свою неимоверную везучесть… Мальчишка выжил и остался непокалеченным. В первую очередь потому, что его заметил хозяин школы, который решил, что умелого раба (с явными, к тому же, способностями) глупо будет просто угробить, когда его можно вырастить и продать потом тем же устроителям боёв. Хриссэ оказался на положении почти ученика. "Почти" выражалось в том, что его партнёры по тренировкам то и дело забывали проконтролировать силу удара или дать возможность нормально состраховаться.