Евгений Филенко - ШЕСТОЙ МОРЯК

— Вообще никакого не построили, — добавил Астеник. — Ни светлого, ни темного... одна задница впереди.

— Зато хоть согрелись! — вдруг провозгласил Хрен Иванович с оживлением, и эта реплика невпопад пробудила в усталых и озлобленных людях внезапный приступ смеха.

Да что там — ржали так, что пришлось застопорить шаг. Даже я не смог совладать с невольно наползавшей на лицо ухмылкой.

— Действительно, смешно, — сказала Анна, которая, однако же, единственная не разделяла общего веселья. Чудно: мы провели столько времени вместе, а я еще не видел, чтобы она улыбалась, и как вообще выглядела ее улыбка. — Только что, на реке, мы повстречали какое-то допотопное чудище. На нас напали вертолет, жуткая подводная лодка и полузатопленный катер с мертвецами, я сама разглядела череп... а мы всё о своем, о будничном!

— Уж так устроен человек, — философски заметил Колонель. — Ему какие чудеса ни преподнеси, он непременно станет думать о том, как их на пользу себе приспособить и что ему с того — или за это! — будет.

— Этим он и отличается от обезьяны, от которой произошел, — поддакнул Астеник.

— Ну сколько можно твердить: человек никогда не происходил от обезьяны! — горестно возразила Анна.

— А когда вы нам это твердили? — удивилась Шизгариэль.

— Это я так, риторически...

— А-а... —протянула дева и тут же шепотом спросила друга: — Что такое «риторически»?

— Если бы человек был создан божьей волей и по образу и подобию божьему, — сказал Астеник, — то, наверное, и вел бы себя соответственно. Причем сразу и всегда. Божья искра не дала бы ему оскотиниться. И воспретила бы убивать себе подобных. А мы что видим?

— Я имела в виду другое. У человека и обезьяны были общие предки. Причем очень давно, миллионов пять-шесть тому назад. На каком-то этапе наши эволюционные ветви разошлись, мы стали разумными, а обезьяны так и остались умеренно сообразительными...

— При чем тут ваши макаки! — промолвил Астеник в сердцах. Очевидно, ему не терпелось поговорить о возвышенном.

— Ну, если уж на то пошло, даже Ватикан признал дарвинизм как теорию происхождения «человеческого тела», — в отчаянии промолвила Анна.

— Я не католик, я православный.

— Тогда вы сами себе противоречите. Потому что православие до последнего считало творение и человеческого духа, и человеческого тела божественным актом.

— А ты чего молчишь, морячок? — спросил Колонель. — Давай, выскажись.

Я поморщился.

— Мне это неинтересно.

— Почему же? — усмехнулся Колонель. — Очень животрепещущая тема: откуда мы произошли на свет божий, а главное — зачем? И куда все мы теперь стройными рядами направляемся?

— А если я скажу, что знаю ответы на все эти вопросы?

— Тогда я скажу, что ты шутник. Потому что таких ответов не знает никто. Кроме, разве, него... — Колонель показал пальцем вверх, где в просветах между спутанных крон виднелось небо.

— Хорошо, я шутник.

— Разговорчивый... — желчно заметил Астеник.

— Подождите, — вдруг сказала Анна. — А где этот...

— Который?

— В очках... у него еще шнурок развязался.

— Какой еще шнурок?!

— Обувной, — сказала Анна потерянно. — На ботинке... или кроссовке... не помню. Это важно?

Колонель открыл было рот, чтобы отпустить какуюнибудь команду, но я его опередил.

— Нет, — сказал я сквозь зубы. — Неважно. Никому не останавливаться!

— А что с..? — спросил Колонель.

— Догонит, — сказал я. — Может быть...

Хотя было совершенно очевидно: никто никого уже не догонит. И очевидно не только для меня.

Колонель стоял, глядя куда-то за мою спину и хлопая губами, словно рыба, выброшенная на берег. Довольно банальное сравнение, но как нельзя лучше подходящее. Потом кивнул и поспешил вперед, уже не оглядываясь.

— Мы что, так его и бросим? — спросила Анна.

— Он кто вам? Знакомый? Родственник?

— Я даже не знаю, как его зовут.

— Я тоже. И сейчас не время и не место для абстрактного гуманизма. — Помолчав, я добавил безжалостно: — Для конкретного, между прочим, тоже.

— Он погиб?

— Говорю же: не знаю. Надеюсь, что нет. В конце концов, он слышал: все должны быть у меня на виду! За каким тогда чертом ему понадобилось завязывать этот идиотский шнурок?

— Вам еще повезло, что мне не нужно в кустики, — сказала она мрачно.

— Скорее уж, вам повезло, — парировал я. — Потому что делать это придется на виду у всех.

— Размечтались!

— Ну, если вы не возражаете, чтобы какая-нибудь малоприятная, вероятнее всего — ползучая и совершенно неуместная в этих краях тварь — допустим, пятиметровый индийский гамадриад, — внезапно заинтересовалась вашей...

— Замолчите!

— Понимаю, неприятно... Поэтому лучше вам будет это делать в поле моего зрения. А поскольку одновременно в означенном поле должны находиться и все остальные, кто хочет выжить в нашем походе, и кому вы искренне, как я полагаю, желаете успешного достижения конечной точки своего странствия, — то картина вырисовывается нерядовая. Кружок зрителей самой различной степени заинтересованности, а посередине...

— Подонок, — прошипела она, и яду в ее голосе было не меньше, чем в железах самого злобного гамадриада.

— Не то слово, — сказал я удовлетворенно.

Шагавший впереди всех Хрен Иванович, которому, видать, по долгу службы невыносимо было тащиться в прицепных вагонах, возгласил с недоумением:

— Чтой-то стало холодать, растакую вашу мать!

Словно бы для иллюстрации к его словам, дева Шизгариэль звонко чихнула очередью.

— И действительно, — шепнула Анна, поеживаясь. — Это что, ранние заморозки?

С ее губ слетело отчетливое облачко пара.

Я не ответил.

Наша партия с невидимым противником продолжалась, и он из каких-то своих соображений решил, что сейчас его ход.

Впрочем, ход был банальный, необязательный. Просто чтобы напомнить о себе — хотя и без того я не забывал о нем ни на минуту.

На лес накатывали волны арктического холода, одна другой жестче и выше. Остатки травы мигом подернулись сизым инеевым налетом, хруст палой хвои под ногами из влажного сделался стеклянным.

— Это что еще за... — сказал Колонель и остановился, потерянно озираясь и стягивая ворот куртки на шее.

— Не стоять! — гаркнул я. — Прибавить ходу, скоро выйдем к поселку.

— Какой поселок, — сказал Астеник мрачно. — Хана пришла, не видишь? Слыхал я про такое. Накатит холод, и все. Не успеем...

— Вперед! — Я толкнул его между лопаток.

Он упал, проворно перевернулся на спину и остался лежать, не делая попыток подняться и глядя на меня снизу вверх равнодушными глазами.

«И тоска овладеет людьми, никто не захочет шевельнуть и пальцем своего спасения ради...»

— Ты не кипятись, морячок, — сказал Колонель. — Но куда мы пойдем? Зачем? Что нас там ждет?