Джоэл Розенберг - Серебряная корона

Нет, так дела не сделаешь. Холтов слишком много, а люди Валерана непривычны к такому бою.

Карлу это было не по душе, но приходилось ограничиться вытаскиванием Тэннети – и махнуть рукой на порох работорговцев.

– Отступаем! – крикнул он. – Все! Я сказал – все! – Он надеялся, Тэннети расслышит его за ревом огня. Он бросил туда быстрый взгляд. Один из холтов заметил ее и вытаскивал пистолет.

Карл поднял ружье к плечу и прицелился, не обращая внимания на свист пуль вокруг. Потом нажал спусковой крючок. Пуля ударила холта в кирасу. Он повалился, его собственное оружие выпалило в небо. Тэннети метнулась в укрытие.

– Отступаем! – повторил Карл. – Пейлл и Чак, отзовитесь, черт!

Дальний крик показал место Пейлла, но где Чак? Впрочем, возможно, все к лучшему. Если его не обнаружил Карл – холтам это и подавно не удастся.

Чак выпрыгнул из-за третьей повозки, разрядил пистолет в кинувшегося к нему солдата и с мехом воды в руках нырнул внутрь повозки.

Какого черта он там делает? Карл отдал приказ отступать. Главная цель достигнута; на порох можно и забить.

Трое холтских солдат рванулись в повозку за Чаком. Молодцы: большую ошибку совершить трудно. В тесноте фургона они будут больше мешать друг другу, чем Чаку. Но что он там будет с мехом…

– Нет!

Повозка обратилась облаком пара и пыли, куски лошадей и солдат взлетели в недвижный воздух.

С оставшихся в живых холтов этого хватило. Кое-кто вскочил на коней и галопом умчался прочь; остальные просто удрали.

Валеран тронул Карла за руку.

– Что случилось?

– Чак. Он… уничтожил их порох. Лорд Гирен будет доволен. – Карл будто слышал себя со стороны – и подивился, как ровно, без малейшей тени чувств, звучит его голос. – Энкиар остался нейтральным.

– Кое-кто из них еще жив.

Карл отложил ружье, взял меч в правую руку, а левой вытащил пистолет.

– Это ненадолго, за мной.

Нет ничего более неприглядного, чем встающий над полем боя рассвет. Во тьме разбросанные мешки человеческой плоти, оторванные руки, ноги, куски кожи и кровь – все, что некогда было людьми – можно не замечать.

Во время битвы необходимо не думать о том, что будет после резни – чтобы не оказаться ее жертвой.

Но при свете дня дело обстоит совершенно иначе. Это поле битвы некогда было пшеничной нивой. И станет ею – когда-нибудь.

Но не сегодня. Сейчас это была пропитавшаяся кровью земля, к трупам уже слетались стервятники.

Пользуясь мечом, как дубинкой, Карл согнал двух ворон с тела холтского солдата и заставил себя заглянуть воину в лицо.

Какой там воин – перед Карлом лежал мальчишка. Лет семнадцати – восемнадцати, безбородый, с шапкой каштановых волос и мертвенно-бледным спокойным лицом. Не знай Карл, что это не так, он бы решил, что тот спит.

Валеран кашлянул. Карл обернулся – рядом с капитаном стояла Тэннети.

– Карл… – начала она – и осеклась. – Мы не нашли ни следа Чака. Мог он…

– Нет. – Карл покачал головой. – В повозке только одна дверь. Он должен был положить мех на один из бочонков, потом приставить к меху пистолет.

Карл видел это внутренним взором, как если бы был там. Трое холтов, довольные, что загнали Чака в угол; Чак смотрит на них, быстро улыбается – и стреляет; пуля разрывает мех, проламывает бочонок, вода хлещет внутрь…

Он прямо смотрел в лицо Тэннети, не решаясь заговорить. Если бы она следовала приказам – ничего не случилось бы. Карл скорей позволил бы этому каравану уйти, чем напал на него в столь невыгодной позиции.

И Тэннети это знает. Так пусть же живет со своей виной.

Почему, Чак, черт побери, – почему?

Что случилось, с чего ты решил, что какая-то там цель стоит твоей жизни?

Никакая цель не стоила ее – тем более эта. Холты получали порох прежде, будут получать и потом. Не в Энкиаре, конечно. Энкиар отныне закрыт для них – там им теперь пороха не покупать, но Энкиар закрылся бы для них в любом случае.

Это не стоило жизни Чака. Но для Ч'акресаркандина – стоило.

Этого было недостаточно.

– Тэннети.

– Да, Карл. – Она стояла перед ним, рука далеко от меча – она не собиралась защищаться.

– Мы выступаем. – Он говорил чуть слышно, почти шептал. Заговори он громче, позволь себе повысить голос – и он утратит контроль над собой. – Ты сегодня же – как станем лагерем – начнешь обучать Валерана и его людей стрельбе. Когда мы придем в Бим, они должны уметь это делать так хорошо, как только возможно. В Биме будет нелегко; мне нужно, чтобы у нас не было слабых мест.

– Да, Карл. Хоть мне и непонятно, что наши пара-тройка десятков смогут сделать в подобной…

Рука Карла, взлетев, вцепилась ей в горло. Кончики пальцев сошлись у трахеи. Сведи он сейчас пальцы…

… Чака этим он не вернет.

– Закрой рот, – процедил он, роняя руку. – Если мне понадобится твое мнение – я о нем спрошу.

Она собралась отойти.

– Еще кое-что, Тэннети. – Он схватил ее за руку, резко развернул к себе. – Я не позволяю тебе искать смерти. Ты проживешь долгую, долгую жизнь – слышишь? И каждый день будешь вспоминать, что это ты убила Чака – так же верно, как если бы всадила ему под ребра кинжал. Не поступи ты по своей воле, сделай все так, как говорил я, – этого не произошло бы.

– Позволь ты мне поохотиться за Армином…

Он толкнул ее наземь, пнул каблуком в плечо, не давая подняться из грязи.

– Никогда больше не говори со мной – если только я не заговорю с тобой первым. Поняла?

Ее рука потянулась к рукояти меча.

– Ну давай, Тэннети. Прошу.

Она медленно покачала головой, ладонь соскользнула с меча. В этот миг жизнь ее спас не страх – вина.

А что мне делать с моей виной? – подумал он.

Ответа на этот вопрос не было.

– Убирайся. Видеть тебя не могу. – Карл Куллинан повернулся к Валерану. – Вы похоронили своего товарища?

Валеран покачал головой:

– Нет еще.

Спешить необходимости не было. Никакой. Мне стоило бы дождаться Уолтера, Бералин и прочих здесь, а не заставлять их потом перехватывать нас по дороге.

Самое логичное решение.

– Похороните его, Валеран. Пора убираться отсюда.

Тем вечером они разбили лагерь подле ключа – дожидаться Уолтера Словотского и всех остальных. Утром Тэннети и две лошади исчезли.

Бимстрен, столица Бима, был окутан духом долгого мира, ныне разрушенного.

Замок окружали две идущие зигзагом стены, каждая не больше десяти метров высотой; на внутренней по углам изгибов возведены были сторожевые башни. Донжон, стоявший на плоской вершине высокого округлого холма, возвышался над внутренней стеной еще метров на двадцать. Но сам по себе замок был лишь скопищем зданий, где жили князь, его семья, двор и дворцовая стража. Большая часть горожан обитала в новых добротных домах снаружи от внешней стены; дома эти льнули к ней, как лесной вьюнок к старому дубу. За ними разбросаны были предместья – грубые хижины, где ютились тысячи беженцев с запада.