Хаген Альварсон - Девятый Замок

Зал пустовал. Как и сердце Дэора. Он стоял и глядел на сталь неба за окном, потеряв счёт лет.

— Что же ты наделал… — прозвенел знакомый голос в тишине тронного зала Таннбраннаха. — Что же ты наделал, глупый Дэор, сын Хьёрина…

Дэор резко обернулся — и остолбенел.

Перед ним стоял тот самый златорогий олень. Стоял и смотрел на северянина своими карими глазами, исполненными укора.

— Думается мне, — процедил бывший охотник, — следовало убить тебя тогда, до похода в Замок.

— А меня тоже — убить?

Из-за резного столба вышел Корд'аэн — и оба его глаза были целы.

— Я теперь — ландман, как говорят на Севере, — развел руками Дэор.

— Как будто это что-то значит, — презрительно бросил друид. — Ты — костяная пешка для игры в фидхелл. Эльнге очень хорошо играет, я бы с ним не сел. А гордый, но уважаемый Кельхайр ему мешал. Нельзя убить наставника — но можно натравить на него сеттера. Народ Холмов уже не тот, что прежде. Мы чем-то отравлены, чем-то больны… Неужто коротка твоя память? Неужто ты забыл, зачем мы стали плечом к плечу? Там, в Девятом Замке? Не станут петь песен о том, как ты взял Таннбраннах. Некому будет петь.

Олень громко фыркнул, тревожно вскинул голову.

— Буря грядёт. Страшная буря грядёт…

Дэор не знал, кто из них произнёс это — волшебник, олень или он сам. Однако за окном свирепствовал ураган — из тех, что терзают шхеры и фьорды глубокой осенью. Серое небо, бескрайнее оледенелое поле, холмы над виднокраем — и дикий всадник-ветер сечёт тебе лицо острой саблей…

— НОДДЕР!!! — гремит над полем. — ДЭОР НОДДЕР!!!

Новоиспеченный князь проснулся от собственного крика, усиленного эхом каменных чертогов замка. За окном сходила с ума буря.

А на западе земли Раттах, в столице, в тот же миг закричал его новорожденный сын.

Она встречала его на пороге крепости, как подобает жене ждать мужа из похода. Она поднесла ему рог холодной воды, как того требует обычай. Он напился, слез с коня и хотел обнять её — но она резко отступила, и все это видели. Дэор хотел замахнуться на неё, ударить, исхлестать конской плетью, и едва удержался. Не было ни света, ни улыбки в глазах Фионнэ. Дэор нахмурился и молча вошёл в замок.

После купания Дэор не стал ни отдыхать, ни обедать, а пошёл в покои супруги. Та сидела у окна и вышивала распашонку. Рядом сидела кормилица с младенцем на руках. Увидев Дэора, кормилица встала, поклонилась и передала сына отцу. Дэор осмотрел мальчонку. Тот же спокойно глядел в глаза отцу. Сын выглядел здоровым, и этого было достаточно.

— Унеси, — приказал Дэор служанке.

Когда супруги остались одни, Фионнэ отложила рукоделье и встала. Тёмный взгляд устремился в сердце Дэора. Шум волн, горечь колдовских трав, тяжесть неба — это была магия Народа Холмов, от которой нет спасения.

— Заклинаю тебя, муж мой, — голос звенел, отзываясь дрожью в кончиках пальцев, — расскажи мне всё, что было с тобою в походе на Запад, ибо ты обещал. Что ты делал в том Девятом Замке? Что ты там ел и пил? С кем ты говорил в тех чертогах?

И он поведал всё без утайки. Он долго говорил, день сменился ночью, в главном зале шёл пир в честь его победы. А Дэор рассказывал, плёл нить сказания, и Фионнэ Снежинка снова оттаивала, зачарованная.

Когда же он закончил, Фионнэ лишь горько усмехнулась.

— Ты всё сделал верно, мой зверь. Как хотел мой отец. Что же, поздравляю — теперь ты его верный охотничий пёс. Ты был волком, Дэор сын Хьёрина, и волка я любила. Ныне придется делить конуру с волкодавом.

Сказав так, она села и заплакала. Дэор присел рядом и стал её утешать. Фионнэ обмякла в объятиях, и они долго сидели, обнимаясь, ища утешения там, где его уже не могло быть…

Наутро, когда он выходил из её спальни, Фионнэ бросила:

— Одно только меня радует: настанет день, когда уснувший волк проснётся.

И Дэор вздрогнул, ибо Фионнэ говорила голосом ветра в переходах Девятого Замка.

Путник едва шевелил ногами. Если бы не посох — лежать бы ему в первом сугробе этой зимы. Он шагал сквозь голый зимний лес, и глаза его ничего не видели: ни правый, закрытый повязкой, ни левый, уцелевший. Он выбрался из зарослей и заковылял к дому.

Его встречали кошка и скворец. Птица уселась на плечо, а белая кошка, почти незаметная в снегу, уткнулась лбом в колено.

— Я же говорила, — грустно промурлыкала она, — чтобы ты не ходил.

— Говорила, Нейтис, — странник почесал её за ушком и заметил, что из трубы идёт дымок.

— У нас гости?

— Брендах. У него для тебя подарок.

Корд'аэн не обратил внимания, просто ввалился в прихожую и упал без сил.

Брендах выслушал молча, вдумчиво, не перебивая. Затем сказал:

— Ты попал в ловушку, лис. И, кажется, отгрыз себе лапу, чтобы вырваться. Бедный мой мальчик… Отдыхай, залечивай раны, а Совет мы оповестим позже. Чарку эту оставь пока у себя, ведь дело не в чарке, а в ответах на вопросы, и ты нашёл их все. Смотри-ка, что у меня есть…

Он достал из сундука какую-то круглую штуковину. Когда Корд'аэн узнал на ней лицо Дэйраха сына Кеараха, то содрогнулся от ужаса и холода. Глаз не было.

— Я знал, что тебе понравится, — улыбнулся Брендах. — Мы поймали его в пути. Остальных накрыли прямо в логове. Хорошая охота, но ныне время хорошего сна. Спи, Лисий Хвост…

Была весна, когда Корд'аэн и Брендах отправились на совет. Что там решили — сказано не здесь. Однако на обратном пути друиды остановились в местечке, которое очень хорошо запомнилось им обоим. Ведь именно там сошлись их пути.

— Надо поставить рунный камень по Аллиэ. Я любил её, и сражалась она до конца.

— Что же, я видел хороший менгир у берега реки.

Тогда они колдовством переместили камень на холм и вырезали на нём руны в память об Аллиэ О'Кирелл. И там плакал Корд'аэн о погибшей возлюбленной. И никто, никто в целом мире не мог его утешить. Светило и грело солнце, травы тянулись к свету, вернулись птицы из дальних стран, оживали мошки, и звери зачинали потомство. Тёплый ветерок шевелил молодую зелень. А Корд'аэн сидел на холме и обнимал холодный камень, словно безумец. Учитель был рядом, но не слишком близко. Ибо огонь от его ран был опасен.

Оплакав любимую, Корд'аэн отправился дальше в путь, в неведомое, как всегда. Он знал теперь, что она не вернётся, ибо те, по ком лились слёзы скорби, засыпают мирно. Он так хотел покоя для своей непокорной, гордой рыжей ведьмы.

Об Асклинге, сыне Сульда

Когда Асклинг вернулся на пограничную заставу, его встречали пёс Эльк, сорока Муирхенн и страж Келлетен. Страж усмехнулся:

— Гляжу, тебе пошли на пользу странствия! Ты поведаешь о своих скитаниях за кружкой горячего глинтвейна?