Хаген Альварсон - Девятый Замок

— Старый Балин никуда не пойдет, борг никуда не убежит, и мне не к лицу. И ещё я скажу тебе, О'Флиннах! Мой отец, Турлог Рыжебородый, был изгнан из рода, забыл родство, отрёкся от него, чтобы жить так, как полагал нужным. И умереть, как полагал правильным. И не его вина, что всё вышло иначе. И…

— По сравнению с тобой, — перебил Корд, — любой осёл — образец уступчивости. Вот с невестой своей поговори, а мне недосуг выслушивать детский лепет. Счастливо оставаться!

Митрун, милая, ласковая Митрун, моя любовь, обняла меня, и стан её дрожал.

— Скажи, что это не то, о чем я подумала!

Её голос звенел, полный невидимых слёз и хрусталя, вошёл в моё сердце, вошёл и сломался, и расплавился… И сердце горело, и сжималось в тисках, и била в голову огненная кровь… Ещё миг — и я обнял бы мою единственную, прижал к груди, и не отпускал целую вечность, слушая, как стучат сердца…

Но миг прошёл, северный ветер обрушился на нас, кусая уже совсем по-осеннему.

— Иди, — голос скрипел ржавой петлёй, петлёй вокруг горла, и горчила зола сгоревшего сердца. — Иди, красавица, и не отказывай Эрвальду. Он тебя любит. Поверь.

Она медленно отстранилась.

— Что это за очередная твоя дурь?!

— Я остаюсь. Ибо близится час Волка. И никто не обогреет кости предков. И вряд ли мы поедем к твоей родне в Аскенхольм в понедельник.

Митрун отошла, не сводя с меня глаз.

— Как холодно рядом с тобой, — прошептала она. — Холоднее, чем в кургане… Что случилось? Что в тебе сгорело? Чем ты отравился?

— Ничем, Митрун. Ничего не случилось. Просто иначе нельзя. Ты понимаешь?

— Нет. Не понимаю и не хочу понимать. Ты безумец, и пусть фюльгъи хранят тебя. Прощай.

Затем она подошла к Корду и прошипела ему в лицо, растягивая сладкую ненависть:

— Это всё ты, колдун. Ты погубил его. На что такой жених? И будь ты за это проклят. Ты умрёшь, когда сердце твоё снова познает любовь.

— Быть посему, — кивнул Корд'аэн.

Кажется, кто-то хотел увести меня силой, но прозвучал голос альдермана:

— Оставьте его, он сошёл с ума. Пускай останется и подохнет, если таков его выбор. Кьялль из Норферда пивовар не хуже.

И лопнула последняя нить между мною и миром живых.

Впрочем, нет. Ко мне подошёл Эльри.

— Что ты тут устроил? У тебя в голове труха, Снорри?

— Нет. Моя голова пуста.

— Снорри, не глупи. О героях ныне не помнят и не поют на пирах.

— А ты, Эльри Бродячий Пёс, не отговаривал бы меня, а остался бы биться плечом к плечу. Поверь, альдерман не станет скорбеть.

— Дудки. Хватит с меня. Родной край там, где зад в тепле, как мне думается. А я в былое время этого пива нахлебался — иной бы утоп. На болотах Харота, в пещерах Дунхринга, на Стурмсее, при Тар Бранна. Да я рассказывал. И мне не слишком мил грохот тинга мечей. Когда разишь врагов, ты герой и бог. Когда приходится хоронить соратников — ты дерьмо. И ещё. Был такой герой, Гретти сын Асвира. Однажды он сказал:

— И знаешь, Снорри, — прибавил Эльри, — меня нужда не заставляет.

— А где ты пропадал, если это не тайна?

— Не тайна. Когда этот… хм… свартальф сказал мне, что, мол, того, кто идёт на гибель, не радует блеск золота, я не на шутку струхнул. В Вестферде живет один человек, я оставил у него свои старые боевые доспехи. И вот я решил их забрать. Ибо ведомо мне было, что Хелла будет плясать тут, и ножи её уже наточены. Не спрашивай, откуда мне то ведомо. У меня нюх на смерть. Несколько дней я вслушивался в себя, не зная точно, стану ли сражаться. И услышал, что не стану. Если нужда не заставит. Нужды нет, спасибо Свенсону. Так что вот, держи. Тебе, думается, пригодится больше моего.

Эльри развязал мешок и достал железо. Шлем, панцирь, щит. Нож. И секира. Его щербатая боевая секира.

— Как тебе ведомо, этот топор не всегда рубил деревья, — молвил Эльри. — Пусть теперь сослужит тебе службу, друг Снорри.

Он заключил меня в стальные объятия. На миг я подумал, что не выдержу и разревусь, верну ему оружие и пойду на пристань, всхлипывая и размазывая сопли. Митрун и Корд поблагодарят Эльри, меня же поругают для порядка, а потом мы все счастливо поплывём куда-нибудь на юг. А потом вернёмся. И всё будет хорошо. Словно я не оттолкнул только что мою Митрун и не унизил Корд'аэна.

И этот миг прошёл.

— Прощай, Снорри, — улыбаясь, сказал Эльри, — и хорошей охоты. Передай поклон предкам.

— Передам — если меня к ним допустят.

На том и расстались.

Я взял в охапку всё это железо войны и пошёл домой. Сложил подарки Эльри прямо в прихожей на полу, потом всё же пошёл на пристань.

Я спрятался в кустах и решил подождать, пока норинги сядут в лодки и отойдут подальше от берега. Ждать довелось недолго. Через полчаса я встал на прибрежную корягу и проводил взглядом две дюжины ладей и огромное количество плотов и малых лодок. Струг старосты был украшен на носу резной головой дракона. То был обычай северных людей, но мы переняли его давным-давно.

Вот он, обычай! Идет по сумеречным водам великой реки, улепётывает… Это тоже обычай. Убегать — в обычаях моего народа. По чести говоря, вирфы не шибко любят воевать. Нори Большой Башмак был миролюбивым хозяином, а сын его Ори не держал оружия в руках после того, как отомстил за отца. Улли Охотник, Праотец вирфов, охотился на варгов в горах — да только не с топором и рогатиной, и даже не с самострелом, а при помощи ловушек. Вир Отважный, по имени которого зовется наше племя, был единственным, кто воистину умел держать боевой топор в руках. Наши люди редко наёмничают у других князей. При опасности мы прячемся в лесу, в пещерах или в тумане Руны Нифля. Только вот Руна Нифля тут не помогла бы. Цверги — такие же нибелунги, как и мы. И потому мы уходим.

Гормы не ушли бы…

Что же, плывите, родичи мои! Оправдывайте славу ниддингов! А я стану, один против сотен, и войду в сказания как Безумец Крепости Норгард!

Впрочем, недостойное дело — обманывать, тем более — себя самого. Не будет хирдов и вождей, что станут повторять моё дело. Не будет голоса скальда на пиру ярлов. Не будет…

Да и не надо. Не для славы остаюсь. Не для вечной жизни в сагах и песнях ждет меня хладная сталь и горячая кровь. Я лучше многих знаю, что смерть прекрасна только в легендах о героях. В жизни это боль, вонь и кишки наружу. Ибо я пережил своих родителей и хоронил их. И ещё я помню то убийство в горах, которое совершили Фили и Кили просто из любопытства. И ещё помню, как мы гнали грэтхенов от Эльдирнеса через весть Норгард, убивая всякого, кто отставал. Ведомо мне, как выглядит смерть… Но пусть лучше так, чем жить, зная, что чужие осквернили твой мир.