Хаген Альварсон - Девятый Замок

Митрун это прекрасно поняла. Хоть и сделала вид, что ей не знакомо это чувство. Священное чувство, что превыше тебя…

Норгард пуст. Слепы глаза деревянных стафбуров. Сады молчат, лишь изредка вздыхая под напором ветра. Тишина разлилась окрест, и треск ветки под ногой слышен за лигу. Оглушительно квакнула лягушка. Пахнет хмелем и пустошью. Благословенный мир. Покинутый край предков, готовый стать краем мёртвых.

Мои шаги неслышны. Почему-то это радует. Если мир должен опустеть, сначала исчезнут звуки, запахи и краски. Все сольётся в месиво серого и алого. А потом падёт тень. И лишь северный ветер, пожиратель падали, будет кружить над грязно-белой пылью.

Мой милый маленький мир, ты готов?

Готова ли ты, земля моих предков?

Роскошная усадьба старосты Свена Свенсона, Хвитенборг, ты готова? Высок твой белокаменный забор, сияют твои белые стены, широко и приветливо твое крыльцо. Но холод царит в твоих комнатах и подвалах, альдерман среди домов…

Великая госпожа Андара, Мать рек, пожилая и полногрудая эдда, могущественная княгиня и покровительница всего живого — ты готова? Ты, что старше памяти поколений моего народа, помнишь меня, моего отца и деда… Помнишь, как я всё время спорил, что переплыву тебя глубокой осенью, и доспорился до того, что от холода у меня спёрло дыхание на полпути, и ты вынесла меня к противоположному берегу? Помнишь… И трёпку, устроенную мне отцом прямо там же, наверняка тоже помнишь. Милосердная, ты готова?

А готов ли ты, западный берег, усеянный валунами и скалами? Готовы ли вы, хмурые, угрюмые камни, разбросанные богами во дни древних битв? Молчите… Вы храните молчание с тех пор, как мы, несмышлёныши, играли тут в войнушки, лазали тут втайне от родителей… Как-то Фили (или его братец Кили) нашёл под валуном настоящую боевую секиру гормов. О, как мы завидовали! Потом они зарубили в горах детёныша цвергов. И этому мы тоже завидовали. А дня через два к нам пришёл отряд воинов из Белогорья. Они остановились тут отдохнуть, а братья подумали, что это пришли за ними, за топором, и просидели три дня в погребе. И никто им уже не завидовал. А топор пришлось отдать.

Пчелиный край старого Фундина, о котором говорят, что он мудрец и колдун, ибо только колдун стал бы говорить с чёрными пчёлами, — готов ли ты? А вы, трудолюбивые и коварные повелители ульев? Готовы ли вы, едва не зажалившие меня насмерть? Если бы не дедушка Фундин, был бы я похож на пупырчатый огурец, только не зелёный, а красный… Окажете ли гостям такой же приём, как мне и бедной Леде, дочери Кари?

И уж верно готова каменная обитель, что стоит на отшибе в Одферде, словно чурается иных домов. Ибо заклинатели таковы. Они могут помочь, когда приходит нужда, но ты всегда платишь за это, и не серебром. Ругин, наш гальдрар-чародей, до последнего спасал мою мать, и я никогда этого не забуду. Хоть люди, а особо альдерман, ненавидели его, ибо он часто мешал их выгоде. К тому же, был заносчив и сварлив. У него вышла ссора с Кордом, и он даже вызвал друида на поединок. Но Корд отказался. А Ругин вскоре умер, и поговаривали, не без помощи Свена. И остался непогребённым. Ибо, говорят, в его доме сидит теперь мертвец-кровопийца, и ждет нового хозяина — или новую жертву… Жертву настолько глупую, что решится войти в дом колдуна.

А вот усадьба Эльвы Старой Девы, где жила моя Митрун, вряд ли готова. Мирная березовая светлица, неужто способна ты отразить натиск голодранцев из пещер? Приветливое, улыбчивое крыльцо, что видело нас с Митрун, наше счастье, наше безумие, наш огонь и шёпот восторга… Ты видел, дом моей возлюбленной, видел и молчал. А ныне ты угрюм и сердит. Что? В чём ты винишь меня тяжким молчанием? В том, что я не ушёл с ней? Тебе не понять меня. И я молчу. Я устал говорить, что грядущее пугает больше смерти. Я молчу о том, что боюсь чужого, осквернённого мира. Я сдаюсь. Я — остаюсь.

Ты, простой сруб, тесанный из дуба, дом Эльри Бродячего Пса, что нашёл приют в Норгарде, — ты, верно, готов. Эльри — единственный, кто понял. И ты, простой, но крепкий стафбур, тоже поймешь. И, как знать, быть может, ты будешь единственным нетронутым домом Норгарда.

Удачи тебе.

Ты готов, мой дом, моя крепость, нора и пивоварня? С детства я помню зелёный холмик с низкой дверью, сарай, пристройки и деревья. Ты готов, мой одаль, моя вотчина, что помнит прадеда Ари? Готов, пивной котёл моих предков? Готова, яблоня, которую мне так и не придется потрусить по осени? Готов, хмель, что мог бы дать жизнь далеко не худшему пиву в наших краях?..

А ты, трактир Этера Хольда? Ты, высокий, просторный, всегда для всех открытый? Ты, свидетель споров, драк, пьяных слёз, горьких слов, яростных криков — и весёлого смеха, лихих плясок, новогодних клятв… То, что иные зовут злачным местом, я скорее назвал бы местом святым. Ибо нередко тут обретали спокойствие духа, смелость и счастье, уверенность в завтра, или просто искренние слова. Правда, совсем не всегда слова эти приятны… И кто бы подумал, что именно тут рухнет наш мир.

Заглянул я и в комнату свартальфа Унтаха. Там никого не было. Только толстенный чёрный том на замке. От книги пахло старой кожей и древним, глубинным ужасом.

…Коль скоро есть тот, кто готов, так это ты, длинный деревянный борг. Должен быть готов. Ибо такова твоя судьба. Я помогу тебе её встретить. А ты помоги мне, как помогал моим предкам во дни былых сражений! В те времена, когда жили в мире герои и безумцы, боги и чудовища, и волшебники держали огонь на ладонях, и плясали с молниями в час зимней грозы… И за цену чести не было торга, ибо не было ничего дороже чести… Ты помнишь те времена?..

А ты, Старый Балин, хотя едва ли это твоё истинное имя, ты — помнишь? Ты, раданте, дух-хранитель, кому же, как не тебе хранить память о прежних днях? Выбора у нас нет: сокрушить врага и пасть с честью. Думается, это не худшая из смертей.

— Ты готов, край моих предков? — прошептал я и закрыл глаза.

И мир ответил.

— Да! — вспыхнула белым луна на Хвитенборге.

— Да! — плеснула волнами Андара.

— Да! — донеслось с западного берега.

— Да! — прогудели чёрные дикие пчёлы в старых бортях Фундина.

— Да! — прошипел драугр в доме Ругина.

— Да, будь ты проклят, — промолчала усадьба Эльвы и Митрун.

— Да! — загремело что-то в стафбуре Эльри.

— Да! — пахнул хмелем мой родной холмик.

— Да! — скрипнули ставни трактира.

— Да! — мрачно и неслышно молвили стены борга.

— А готов ли ты сам? — спросил Старый Балин, вновь одетый белым сиянием.

Я открыл глаза.

Лето желало отдохнуть. У деревьев начинали выпадать листья. Умирать всё-таки совсем не хотелось. Но и жить в мире, который уже никогда не станет прежним, который будет чужим, как костыли вместо ног, я не мог себе позволить.