Анатолий Нейтак - Камень и Ветра 2. Ветра в зените

Знать – это была его функция.

Кроме того, какие бы чувства ни двигали Патрицией (и как бы успешно она ни подавляла их), она всё равно оставалась матерью, и судьба её собственного ребёнка была ей не безразлична.

Доктор Тибо Эсу встал им навстречу.

– Добро пожаловать, эксперт Вири, инспектор Лапина.

– Благодарю, – за двоих ответила Валентина. – Что вас интересует, доктор Эсу?

– Рассказ, – обронил хозяин. – Я хочу как можно больше услышать о вашем недавнем расследовании. Включая самые сомнительные факты и особенно данные, не попавшие в отчёты комиссии. Вы меня понимаете?

"Вполне", – подумал Неттель Вири. Не говоря ни слова, он подошёл ближе, положил на стол свой неизменный компьютер-дипломат, соединил его шнуром прямого доступа с терминалом Сети и начал отчёт-демонстрацию.

Как и просили, с сомнительными фактами. …около трёх часов спустя Тибо Эсу вздохнул и сказал:

– Поразительно. В последнее время границы того, во что я готов верить, сильно выросли; но даже в эти обновлённые границы ваш рассказ вписывается… с трудом.

– Нам есть что предъявить помимо голых слов, – заметил Неттель, кивая на экран.

– Да. И в этом я убедился. Например, та запись, на которой воспитанники Недеевой демонстрируют пирокинетический дар. Впечатляет! Но меня больше интересует другое.

– У вашей дочери снова обострение? – сказала Валентина почти утвердительно.

Доктор Эсу вздохнул.

– Как я слышал, – осторожно заметил Неттель Вири, – Анжелика Недеева проявляла интерес к… случаю Кары. Быть может, она?..

Новый вздох.

– Вряд ли после всего происшедшего она согласилась бы помочь. И кто знает, какова была бы цена её помощи? А кроме того – вот. Взгляните.

На экране Сетевого терминала, за которым сидел Тибо Эсу, возникло изображение больничной палаты. Единственное окно, медицинская техника возле стен, в центре палаты – кровать. Наплыв камеры: висящее в хирургической сети тело пациентки.

– Гесирра, – коротко прокомментировал доктор Эсу. – Первая клиническая, палата семьсот сорок. Узнаёте, эксперт Вири, инспектор?

Новый наплыв камеры. Крупным планом – верх груди и лицо.

– Это Недеева. Но что с ней?

– Не знаю.

В устах одного из лучших медиков планеты два эти слова прозвучали как-то потерянно.

И беспомощно.

– Показания приборов противоречивы. Физически она, можно сказать, здорова. Никаких органических повреждений не фиксируется. Проверки на химические препараты, бактериальные и вирусные инфекции ничего не дали. Однако электрическая активность мозга на один-два порядка ниже, чем даже в фазе глубокого сна. Физиологические процессы заторможены примерно в той же степени. Это – почти кома.

– Почти? А её сенс?

– Сенс – тема отдельная. У Недеевой большую часть времени наблюдается только следовая активность сенса, примерно как у животного, впавшего в зимнюю спячку. Но несколько раз в сутки на считанные секунды её сенс вспыхивает, как Новая – опять-таки безо всяких разумных причин и вне какой-либо ясной последовательности. Во время вспышек она прямо-таки фонтанирует эмоциональной, сенсорной и логической информацией. Слишком сильно даже для ментата высшего класса. Пришлось перевести её в угловую палату, очистив все ближайшие от пациентов и персонала… включая и палаты соседних этажей.

– А что говорят парамедики?

Вздох.

– Парамедики не желают иметь с ней дела именно из-за этих вспышек. Говорят, нагрузка слишком большая. Был, правда, один, – безо всякой охоты, просто ради объективности добавил доктор Эсу, – не согласный с коллегами и попытавшийся установить с ней глубокий контакт прямо во время вспышки…

– И что же?

Вздохнув снова, доктор Эсу развёл руками.

– Смельчак заработал глубокое психическое расстройство. И бормочет теперь в соседней палате откровенный бред. Про свет воссиявший, брошенные в землю семена, иные миры, иллюзорность материи… и тому подобную чушь.

– А чушь ли это?

– Полная и абсолютная, можете мне поверить. Или вы тоже склонны считать материю иллюзией? Или – что анкавер организовал (организовал! анкавер!!) некий Рышар Мартин?

– А это кто?

– Как мне удалось выяснить, так звали одного знакомого Недеевой. Он родился в 57-м году постанкавера, а около десяти лет назад принял дозу зелерина, как всякий отчаявшийся шейд. Поверьте, я старательно искал в бреду того парамедика рациональное зерно. Увы, но ничего рационального там нет… и, вероятно, уже не будет. Даже при всём богатом арсенале средств современной медицины невроз навязчивых состояний поддаётся лечению очень плохо.

Неттель нахмурился, но возражать не стал. Спорить о медицинской проблеме со светилом медицины – неразумно, мягко говоря. Если светило говорит: болен – значит, болен.

"А если всё равно возражаете… уж не невротик ли вы, часом?" Судя по нахмурившемуся лицу Тибо Эсу, он сумел прочесть мысль эксперта Вири или её часть. Но ничего не сказал.

– Хорошо, – сказала Лапина. И отправила вдогонку посыл, исправляясь: "То есть как раз ничего хорошего, но…" – Если сама Недеева… больна, быть может, имеет смысл обратиться к одному из её учеников?

Доктор Эсу нахмурился ещё сильнее. "Сопляки!" – молчаливо заледенел его сенс. Но губы седовласого шевельнулись и неохотно ответили:

– Я был готов попробовать и это. Увы, я начал поиски слишком поздно. Мне и моим людям достались только остывающие следы питомцев Недеевой. Разлетевшись в разные стороны, почти все они, кроме некоего Эмо, отправились на орбиту планеты и дальше, во тьму космического пространства. А в открытом космосе, как вы понимаете, проследить за малым судном, отключившим системы связи, практически невозможно. Рано или поздно они вернутся для пополнения запасов в цивилизованные области, но Кара…

Окончание фразы, не высказанное вслух, но вполне внятное и так, повисло в воздухе, словно гроздь отточенных мечей на хлипких волосяных нитях.

Горы подпирали его спину. Он не видел их, но знал, что они находятся на своих местах, что никуда не исчезли, что не сдвинулись. В характере гор – постоянство. Под обрывом, заполненным буйной зеленью, лежал океан. Сегодня океан был тих, и прибой шуршал слабее обычного. Достаточно одного лишь обоняния, чтобы увериться, что океан также находится на своём обычном месте: лёгкий освежающий бриз приносил к гребню обрыва солёный морской дух. И запахи зелени были вплетены в нити бриза, и запахи цветов, и запахи земли. А над Землёй и над головой мастера куполом простёрлось Небо: чаша драгоценнейшей лазури.

Как-то раз ученик рассказал ему историю, услышанную где-то во внешнем мире. В истории этой не самый слабый из чужих богов попытался осушить поднесённый врагами рог. За три могучих глотка бог сумел уменьшить содержимое рога лишь на ладонь и три пальца. Не диво: ведь на самом деле он, обманутый врагами, пытался осушить море.