Ирина Ивахненко - Заря над Скаргиаром

«И чего это я испугался? — пристыдил сам себя Сфалион. — Все это глупые солдатские басни, и не более того».

И вдруг у него в голове словно стало теснее. Над самым ухом раздалось тихое хихиканье, а потом дребезжащий, словно старушечий голос спросил: «Верите ли вы в Аскера?», и еще, после паузы: «Колдуны обожают подшучивать над непосвященными. Это у них вроде спорта».

У Сфалиона начали подгибаться колени, и ему пришлось схватиться за спинку кровати, чтобы не упасть. До сих пор он считал свою голову единственным местом, куда не могут проникнуть посторонние, а теперь ему приходилось убеждаться в обратном. Комната поплыла у него перед глазами, и он, как во сне, вышел из нее, не заметив, в какой момент Аскер взял его под руку и вывел.

За дверью ему стало легче, и он услышал голос Аскера, словно сквозь толщу воды.

— Господин Сфалион, что с вами? Вы ужасно выглядите! — тормошил его за рукав тот, заглядывая ему в глаза.

— Нет, ничего… Со мной все в порядке, — пробормотал Сфалион. — Мне надо идти.

— Да, конечно, — кивнул Аскер. — Вам нужно отдохнуть с дороги. От усталости всякое бывает… Галлюцинации, например.

Сфалион рассеянно кивнул и пошел прочь. Но когда он уже собирался завернуть за угол, слова Аскера внезапно дошли до него. Он остановился и резко обернулся. Аскер все так же стоял, сложив руки на груди и глядя на него, но теперь Сфалиону показалось, что он улыбается.

Малиновое солнце садилось в розово-дымчатый закат. Воздух замер и повис над Паорелой, слегка подрагивая от тепла, поднимавшегося к небу от нагретых за день камней мостовой. Первая звезда загорелась на востоке, замигала в вечернем мареве, пронзая холодными лучами плотный воздух и подсматривая из своей заоблачной дали за миром земным.

Аскер заперся в одной из комнат своего дворца, где были повешены чрезвычайно плотные шторы. Эта комната сообщалась со спальней и предназначалась для медитаций. Аскер проводил в ней половину времени из тех шести часов, в течение которых, как считали слуги, он спал. Каждые сутки три часа Аскер отводил медитациям.

Проходя учебу у Кено, Аскер думал, что многочасовые ежедневные медитации, воспринимаемые им вначале как неизбежная необходимость, со временем станут раздражать его своей обязательностью, но произошло совсем не так. Входя в транс и концентрируясь на своем собственном «я», Аскер чувствовал, как оно постепенно разрастается и крепнет, делается прочнее и гибче, как тянет вверх за собой бренную материальную оболочку, проникая в иные сферы. Он ощущал, как играют в нем предвечные силы, постепенно сплетаясь в тугой клубок и замирая в нем, готовые развернуться и стремительно вылететь из тела сгустком энергии, подчиняясь воле своего господина. Аскер начинал получать от медитаций удовольствие, и это удовольствие становилось все сильнее по мере того, как сильнее становился он сам. Он чувствовал, что превращается в нечто большее, чем просто аврин, сидящий на ковре посреди комнаты с подобранными под себя ногами и сложенными ладонями, — он чувствовал себя повелителем вещей и душ.

Сегодня было еще очень рано для вечерней медитации, но Аскер не мог устоять перед этим искушением.

«Искушение! — тут же словил он себя на мысли. — Можно подумать, что речь идет о каком-то пороке. Кено называл медитацию достоянием усерднейших, ибо, как говорил он, только упорными медитациями адепт Сиа может добиться результата. Как охали ученики, когда Кено усаживал их за полуторасуточные медитативные марафоны! Я читал в их глазах покорную обреченность, да и сам я думал, что постепенно стану относиться к медитации так же.

Но кнут превратился в пряник! Так в чем же дело? Почему я называю преждевременную медитацию искушением? Может, я считаю себя настолько непорочным, что мне по душе самому придумывать себе пороки и воссоздавать их из добродетелей?

Интересно, что сказал бы Кено по этому поводу? Я знаю: он бы мудро промолчал. Это отличный способ прослыть мудрецом: если вы настолько глупы, что вам нечего сказать, то мудро промолчите! Но Кено не хочет прослыть мудрецом, и он промолчал бы просто так. А вот я сказал бы: нет плохого и хорошего, нет добра и зла, есть только две стороны одного и того же явления. В зависимости от того, с какой стороны смотреть, явление кажется хорошим или плохим, но суть его все равно неизменна и от точки зрения не зависит.

Так какая мне разница, что из себя представляет медитация — искушение или тяжкий труд?»

Сделав такой вывод, Аскер опустился на колени, прикрыв глаза и предвкушая чувство совершенной концентрации. Но тут за дверью раздался какой-то шум и послышались спорящие голоса.

«Кто это может быть? — подумал Аскер. — Моори еще не должен был вернуться: он решил составить компанию Сфалиону в инспекции Старых Казарм и вернется не раньше одиннадцати. Кто-то из придворных? Я никого не приглашал. Эрфилар? Ох, Матена, неужели что-то случилось?»

Аскер подхватился с ковра, подскочил к дверям, отпер их и распахнул настежь.

Перед ним стоял Дервиалис.

— Господин Аскер, — сказал он, кланяясь, — к вам попасть так же тяжело, как в государственную сокровищницу. Ваш дворецкий сказал, что, когда вы уходите в эту комнату, никто не смеет вас тревожить. Он чуть было не оборвал мне рукава на хофтаре — так велико было его рвение.

Аскер перевел взгляд на дворецкого Фейриана, который стоял тут же, багровый от негодования.

— В таком случае, мой дворецкий — просто золото, — сказал он с самым строгим видом. — Слуги, так ревностно охраняющие покой своего господина, достойны наивысшей похвалы.

— Господин Аскер, — смутился Дервиалис, — умоляю вас извинить меня, если я помешал каким-либо вашим занятиям… Несомненно, у вас имеется множество важных дел… но мне показалось, что вы избегаете моего общества.

Аскер смерил Дервиалиса долгим изучающим взглядом, заставив его смутиться еще больше. Дервиалис уставился взглядом в пол у себя под ногами. Пол был великолепный, выложенный фигурными паркетинами из ценных пород деревьев, и блестел, как зеркало.

«Сейчас он укажет мне на дверь и попросит выйти», — убито подумал Дервиалис.

— Оставьте нас, Фейриан, — сказал Аскер.

Дворецкий вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

— Так вы говорите, господин Дервиалис, улыбнулся Аскер, — что я избегаю вашего общества? Но ведь мы с вами теперь друзья, не так ли? А между друзьями не должно быть недоразумений. Не хотите ли выпить чего-нибудь?

— О, я бы с удовольствием, — оживился Дервиалис.

Аскер прошел в спальню и вынес оттуда два кубка и бутылку вина. Он оставил двери в спальню открытыми, и Дервиалис мог разглядеть сквозь них огромное ложе под балдахином с периной чуть ли не до потолка и батистовыми простынями. В углу возле кровати виднелась высокая спинка черного кресла, которое, собственно говоря, и предназначалось для сна, а шикарная кровать стояла в спальне только для виду. Но Дервиалис об этом знать не мог, и вид кровати произвел на него неизгладимое впечатление.