Ирина Ивахненко - Заря над Скаргиаром

— До утра нельзя было подождать, — проворчала Терайн. — А с какой это радости наш старый добрый Моори удостоился чести получать письма от одного из министров короля Аолана?

— Нет, все-таки Гедрайн — глушь! — воскликнул Аскер, закатив глаза. — Со времени того самого лунного затмения про меня по Скаргиару гуляет столько баек, и неужели про Моори в них нет ни словечка? То-то он, бедняга, обрадуется. Скажу вам по большому секрету, Терайн, что он был со мной и при взятии Фан-Суор, и при ее падении, и сюда вместе со мной приехал бы, но только его родня в Байоре так давно его не видела, что просто не отпустила его в Агаджарайн.

Лакеи принесли перья и бумагу, и Аскер принялся писать письма, а Терайн наконец-то приказала принести ей ужин. Комнаты им отвели в противоположном конце дворца от королевской спальни, прямо над огромным прудом, вокруг которого росли вековые деревья. Терайн расположилась со своим ужином на балконе, а Аскер, дописав письма, примостился на краешке того же стола, за которым она ела, чтобы запечатать письма и отослать их с гаэрами.

— Аскер, бросайте свои писульки и садитесь ужинать! — сказала Терайн, отхлебнув из кубка знаменитое местное вино. — Как вы можете спокойно смотреть на все это?

— А я не смотрю, — сказал Аскер, сосредоточенно складывая письмо, — и вы отлично знаете, почему.

— Неужели вы действительно соблюдаете все запреты, которые вдолбил в вашу голову Кено? — изумилась Терайн.

Теперь настала очередь Аскера изумляться.

— Грош цена адепту известного вам культа, Терайн, если он не ценит того, что имеет, — пробормотал он, засовывая письмо в сумку гаэру. — Я в этом все больше убеждаюсь.

— Например? — улыбнулась Терайн, подперев голову рукой и приготовившись слушать.

Но Аскер не собирался исповедоваться перед ней по всем своим открытиям.

— Например, у Моори сильно изменился характер. Вы ведь знаете, что он страдал крайним прямодушием? Я излечил его от этого опасного недуга ко всеобщему удовольствию, и теперь сама Ранатра не скажет по его открытому честному лицу, что у него на уме.

— В самом деле? Тогда вы оказали ему большую услугу, Аскер, — Терайн рассмеялась своим воспоминаниям. — Знаете, король Лийр даже сказал ему однажды, что он может претендовать на должность королевской совести, потому что его мысли проявляются на его лице даже прежде, чем он сам их осознает. Ах, до чего Моори был прям и простодушен! Аврины тянулись к нему, зная, что от него нечего ждать какого-нибудь подвоха! А он все чего-то искал, ездил по всему Скаргиару…

Отправив последнее письмо, Аскер проводил глазами гаэра и сказал:

— Ночь близится к середине. Надо ложиться спать, потому что завтра мне нужно ехать обратно.

— И мне пора, — сказала Терайн. — Я вот думаю, не поехать ли мне с вами? На счету будет каждый меч, и притом я так давно не участвовала в настоящем деле…

Аскера покоробило отношение Терайн к войне не как к кровавому кошмару, а как к поприщу, на котором можно приложить свою руку, но он не подал виду и сказал:

— Буду очень рад видеть вас, Терайн, в рядах наших воинов. Стоит им завидеть вашу воинственную фигуру, и они сломя голову побегут в атаку с криками: «Смерть врагам!»

Терайн посмотрела на Аскера, чтобы проверить, не издевается ли он, но его лицо было непроницаемо, как маска. Пожелав ему спокойной ночи, она удалилась в свою комнату, и когда Аскер не мог ее видеть, загадочно улыбнулась.

Едва первый луч солнца проник за занавески его спальни, Аскер вскочил с постели, энергично встряхнулся, потянулся, сладко зевнул — и закашлялся. Воздух Гедрайна, даже здесь, в королевском дворце, среди деревьев и водоемов, был так сух, что у Аскера за ночь пересохла вся глотка. Борясь с болезненным ощущением в горле, он выглянул в окно, чтобы узнать, который час. Солнце висело над самым горизонтом, но Аскер решил, что он и так засиделся в Агаджарайне. Надо было еще зайти за Терайн, которая вчера изъявила желание пополнить ряды эсторейско-гедрской армии, и Аскер направился в ее комнату.

Подобравшись на цыпочках к дверям, Аскер прислушался. По его расчетам Терайн, отлично знавшая, что предстоит целый день пути, должна была уже встать. Но за дверью было подозрительно тихо.

Аскер постучал. В ответ — ни звука.

«Что она себе думает? — возмущенно подумал он. — Неужели ей так охота ночевать в степи, что она вовсе не торопится попасть в Байор до темноты?»

Аскер осторожно приоткрыл дверь и проскользнул в комнату.

Терайн спала безмятежно, как младенец, раскинув по подушке руки и улыбаясь во сне. Ее доспехи были аккуратно сложены возле кровати, и Аскер решил, что в данный момент ничего из одежды на ней нет.

«Но я же не могу ждать, когда она проснется, — подумал он. — Ну и в положение она меня поставила».

Аскер подошел к Терайн и прикоснулся к ее плечу. Она что-то невнятно промурлыкала и сделала широкий взмах рукой, отчего одеяло, которым она укрывалась, сползло до пояса, открыв его взору пышную грудь и плоский накачанный живот. Аскер понимал, что он должен смутиться и покраснеть, но смущаться он не умел, краснеть ему не хотелось, и пока Терайн не открыла глаза, не счел нужным изображать эти чувства.

Терайн шевельнулась снова, отчего одеяло сползло еще дальше.

«До чего же ничтожное значение гедры придают наготе, в отличие от эстеан, — подумал Аскер. — Однако же ей пора проснуться».

Он натянул на Терайн одеяло до самого подбородка и сказал ей в самое ухо:

— Терайн, вставайте сию же минуту, иначе война в Гизене закончится без вас!

Наконец Терайн проснулась.

— Ну что там еще? — недовольно пробормотала она, морщась от света, хлынувшего в глаза. — Аскер, это вы? Который час?

— Солнце уже взошло, Терайн! — сказал Аскер, делая нетерпеливый жест в сторону окна, из которого лились потоки света.

— Солнце взошло? — повторила Терайн. — Помилуйте, Аскер, кто же встает в такую рань? Я еще два сна не досмотрела… Или три…

И она томно потянулась, сдвинув одеяло на прежние позиции.

Аскер понял, что его водят за нос. Перемена, происшедшая с Терайн, была слишком разительной. Еще вчера она дралась с ним, как самый лихой эсфрин, целый день провела в седле и на ужин умолотила столько еды, что ему и за неделю было не одолеть. Теперь же она вела себя так, словно она аристократка, пресыщенная жизнью и развлечениями, высокий сан которой и безразличие ко всему на свете дают ей право пренебрегать любыми условностями.

«Вот оно, женское коварство!» — подумал Аскер. Но тут он вспомнил, как он сам вел себя все последнее время, и решил, что ничего сугубо женского здесь нет.

— Терайн, что это с вами? — спросил он, глядя ей прямо в лицо и в упор не обращая внимания на остальные ее прелести.