Ирина Ивахненко - Заря над Скаргиаром

Это заканчивалось тем, что Аскер сам шел проверять посты. Иногда к нему присоединялись Моори или Терайн, но чаще он ходил один, вглядываясь в темную, притаившуюся степь. Она хранила зловещее молчание, словно оправдывая беспечность воинов, но у Аскера это молчание вызывало только одну мысль: гром еще грянет. Он поднимал глаза с темного горизонта на небо, серое от туч, которые с завидным упорством наплывали на степь каждый вечер, и, сокрушенно покачав головой, уходил в свою палатку, чтобы наутро небо было девственно чистым.

Прошло еще несколько дней. Эсторейская и гедрайнская армия на сто двадцать гин забрались вглубь Сайрола, а вражеские войска ушли и того дальше, рассредоточившись и рассыпавшись по степи, так что их и вовсе не стало видно.

— Струсили, — говорили солдаты со смехом, — решили, что лучше убираться в свой Буистан подобру-поздорову, пока мы им пятки не подпалили. И сайрольцы за ними увязались, — и правильно сделали. Смотри, король Рисгеир, они еще твои окраины грабить будут.

Но военная верхушка, к счастью, переменила свое отношение к происходящему и забеспокоилась.

— Не к добру это, — сказал однажды за ужином Сфалион. — Степь велика, и гоняться по ней за вражеской армией — не дело. Мне не нравится, что они исчезли у нас из виду: как бы они не объявились в самом неожиданном месте.

И он приказал подтянуть дисциплину и усилить надзор над степью.

…Стояла ночь с тринадцатого на четырнадцатое немвине. По краям военного лагеря горели костры, согревая часовых и предупреждая непрошеных гостей, что сюда лучше не соваться.

Но гости, которые собрались наведаться к эстеанам в эту ночь, были не таковы, чтобы испугаться костров, — наоборот, они служили им путеводными маяками в ночи. Степь следила за лагерем тысячей глаз, собирала силы, чтобы одним махом налететь, оглушить, сокрушить непрошеных пришельцев.

И гром грянул. Ночная темнота вдруг взорвалась боевым кличем, топотом копыт, звоном мечей и пением стрел. Темные всадники, как демоны ночи, вынеслись на своих быстроногих берке в свет костров, рубя направо и налево, стараясь полностью использовать преимущество своей внезапной атаки. Эстеане и гедры выскакивали из своих палаток им навстречу, впопыхах хватая чужие мечи и доспехи, очумело озираясь и не совсем понимая спросонья, что происходит. Лагерь ожил, вспыхнув огнем бесчисленных факелов и светильников, наполнился шумом битвы, отрывистыми выкриками, топотом ног и нервным всхрапыванием берке.

Моори проснулся — и подскочил на постели, принявшись энергично продирать глаза. По невообразимой суете снаружи шатра он сразу догадался, что происходит, и, содрав с себя остатки сна, кинулся к громадному ящику в углу и забарабанил в крышку что было сил.

— Слышу, слышу, — раздалось оттуда. — Можешь открывать, света уже нет.

Моори откинул крышку и помог Аскеру выбраться из ящика.

— Что произошло? — спросил тот, спокойно отряхиваясь от пыли. — На нас напали?

— Еще как напали, Лио! Слышишь, что творится снаружи? Я проснулся и тут же дал тебе знать: мало ли кто зайдет сюда, а ты в ящике.

Не успел Аскер поблагодарить Моори, как ковер, закрывавший вход в шатер, отлетел в сторону, и на пороге выросла Терайн — в полной боевой готовности, с мечом в руке.

— Аскер, Моори, просыпайтесь! — завопила она. — На нас напали! Ах, вы уже не спите…

— Какой сон, когда такие вопли? — ответил Моори, озираясь по палатке в поисках своего меча.

— Хорош мне воин! — возмутилась Терайн, вытаскивая его меч из груды подушек, наваленной в углу. — Так недолго и голову потерять.

Тем временем Аскер уже прицепил свою саблю к поясу, и они вышли из палатки. Здесь было еще сравнительно тихо, а вот на окраинах лагеря кипела настоящая битва. Там рубились изо всех сил, сдерживая яростный натиск противника и пытаясь свести на нет преимущество от неожиданного и внезапного нападения.

Аскер первым делом посмотрел на Лагреад. Возвышаясь на своем помосте над всем лагерем, он был отличной мишенью для стрел, но охрана, приставленная к нему, уже успела поднять специальные защитные щиты, сколоченные из крепких толстых досок. Теперь можно было не беспокоиться, что какая-нибудь стрела, шальная или пущенная в цель, разобьет зеркала.

Но очевидно было одно: противник понял, что Лагреад ночью бессилен. Эта ночная атака была из ряда вон выходящим случаем: в Скаргиаре не существовало практики ночных боевых действий, и если противник решил применить эту меру, считавшуюся крайней, — значит, у него на то были особые причины.

Бой длился несколько часов кряду. Сайрольцы и буистанцы использовали свою излюбленную тактику, опираясь на численное преимущество, которое у них было: один отряд налетал на заграждение эстеан, наносил как можно больший ущерб и уносился прочь, а его место занимал новый отряд, со свежими силами. Так они сменяли друг друга, изматывая эстеан, пока над степью не забрезжил рассвет. Едва первый луч солнца блеснул над горизонтом, они развернулись и кинулись врассыпную, удирая от смертоносного луча, который мог настигнуть их в любую минуту.

С приходом солнца канониры завозились, убирая с Лагреада щиты, и принялись наводить его, но только это было бесполезно: вражеских всадников уже и след простыл.

Розовое солнце выплыло из-за горизонта и озарило жуткую картину: окраины лагеря были буквально завалены трупами. Эстеане, гедры, сайрольцы и буистанцы лежали вперемежку, и тут же рядом с ними лежали их берке, верные своим хозяевам и служившие им до последнего вздоха. В эту ночь на поле брани полегло около трех тысяч эстеан и гедров и около двух — буистанцев и сайрольцев, а раненых было в три раза больше.

Над лагерем повис тяжелый, затхлый запах крови. Степной ветер безуспешно пытался разогнать его, но вместо этого только привлек джилгаров, которые целыми стаями слетались поклевать мертвечину. Сперва их отгоняли, но потом они обнаглели настолько, что лезли под руки и выклевывали глаза у трупов.

— Этого так оставлять нельзя, — сказал Сфалион. — Надо снести все тела в одну кучу и сжечь.

Так и сделали. Сперва это вызвало некоторые возражения со стороны гедров, которые считали, что мертвеца непременно следует закопать в землю, чтобы он не тревожил живых, но Сфалион резонно возразил на это, что придется перекопать всю степь, и они согласились на сожжение. Тела оттащили на приличное расстояние от лагеря, обложили хворостом, и канониры подожгли Лагреадом этот гигантский погребальный костер. Огромный черный столб дыма поднялся от него к небу, далеко в вышине разносясь на все четыре стороны света. Говорят, это столб было заметно из самого Болора.

Поражение этой ночи повергло армию в глубокое уныние. Еще вчера они считали себя непобедимыми и всесильными, но ночь все расставила на свои места, доказав им, что непобедимых армий не бывает.