Ярослав Веров - Двойники

Он занимался макаронами и жизнерадостно продолжал монолог, пришмыргивая хрящеватым носом:

— Между прочим, мы в курсе ваших проблем, вашего ночного происшествия. Нелепо, не правда ли? Нелепо. А где у вас специи? Ага, вижу. Пожалуй, соус-чили. Это будет к моменту. И присыплем кари. Готовьте тарелки, давайте. Я себе хлебца нарежу, предпочитаю с хлебцем. Да, вы логично гадаете, что за тип тут на вас обрушился, а я между тем не тип. Я Татион, просто Татион. Меня еще называют Тать; я не обижаюсь. Может, слышали, я в отделе переводов на полставки, неважно. Кроме того, исполняю всякого рода щепетильные поручения. Вот поручили с вами побеседовать. Да мы уже и беседуем. Ну вот, кушайте, небось, голодны. Может, чего скажете?.. И этого не хотите?

Гость принялся деятельно наворачивать на вилку обильно политые специями макароны, словно дело происходило в общественной столовой, за шатким столиком, а фразы, которыми он перебрасывается со случайным соседом, — всё сплошь о погоде да о футболе. Сидят, погруженные в майю, питаются.

— Мы знаем, какое приключение у вас ночью состоялось. Не знаем только, отчего вас самих где-то носило. Пожарные, понимаешь, понаехали, спасали. Хэ-хэ. Извините за каламбур: было бы кого спасать — спасать было бы некого. Реакция полной органодеструкции. А может, чего-то еще реакция, я в этом химическом дерьме не силен.

— Значит, ко мне пожаловал наемный убийца, — внезапно Данила почувствовал, что спокоен. Неизвестность и беспомощность вмиг испарились и возникло определенное ощущение — «что ж, война так война».

— Да, я самый. Но не наемный, а убежденный. И вообще, всё зависит от задания — когда убийца, а когда простой приятный собеседник, ведь я приятный собеседник, правда? Неприятное начнется после. В чем состоит удовольствие от разговора? — в необязательности. Никто никого ничем не обязывает, я даже не прошу вас поддерживать беседу. Оно видите как, — гость со всхлипом всосал макаронину, — вы остались живы, а у нас из-за этого — проблемы. И насчет чайку: кипяток есть, хорошо бы заварки. Али нет ее? Чайничка заварного не наблюдается. Ага, остатки в термосе, — гость внимательно обонял, — никак травку употребляем. Что ж, разумно. Как говорится, материя преходяща, а разум вечен. Вижу, у вас были гости. Интересные гости? В смысле, чаю не жалко было? Да, кстати, вы, я вижу, полагаете возможным ударить меня по голове, повалить, связать; ну, милицию не будете приглашать, не в вашем характере. Остерегать не стану, воля ваша. Но тогда разговору не выйдет, а вы — лицо заинтересованное. Ну скажите же хоть слово, мне же как-то неловко, ну в самом деле. О, вот где чай. Ага, цейлон, — гость поднялся и открыл нужную дверцу шкафа — как насквозь видел. — Я его в термосе заварю.

— Что ж ты так промахнулся, сволочь?

— Угу, надо полагать, это мы о ночном событии. А может быть, имело смысл промахнуться. Хотите, поясню? Если бы вы в эту ночь погибли, значит, хотите вы этого или нет, человек вы вполне случайный, и к нашим обстоятельствам отношения не имеете. Но вы не погибли. Случай? Нет, Голубцов, на знаковом уровне случайностей не случается, простите за каламбур. То есть вы, Голубцов, имеете к нам недвусмысленное отношение. Вы даже представить себе не можете, как меня всё это живо интересует. Ужасная тайна! Умоляю, откройте ее мне! А? Так и знал. Нет, пытать не будем. Мы, видите, как действуем: или жив или не-жив, а промежуточных моментов нам не надо. Но! вот случай с Никитой Зоновым. Вам не интересно, почему он тоже жив остался?

Экспонат террариума, попивая чаек, перемещался по кухне как по вольере. Гадюка вила кольца и разглагольствовала.

— А может, тебе молока? — спросил Данила.

— Что? — не понял гость. — Молоко это хорошо. Это даже лучше чая.

— Одно условие — непременно из блюдца.

— Ну, если ради поддержания диалога, то отчего же. В холодильнике?

— В магазине.

— Юмор? Ценю. Юмор — это уже уровень. Ведь в чем главная фишка мироздания? В подчинении. Кто-то в подчинении у обстоятельств, кто-то — у начальника, кто-то в подчинении у времени, кто-то — у смерти, а кто-то в подчинении у самой материи. Кто-то? Да почти что все. Фишка у мироздания такая, любит оно этот юмор. Вот это, я понимаю, юмор! Хэ-хэ! Шутит, над всеми шутит, и без последствий. Потому что юмор — привилегия свободных.

— Институтские художества — это тоже юмор?

— Вот если бы вы погибли сегодня… Пока, увы, шутить нам рановато, Данила Борисович. Итак, я в лоб: каковы будут ваши условия?

— Как каковы? Условия мои общеизвестны. Я настаиваю на вашем самоистреблении. Сделайте себе харакири.

— Много требуете, — Тать бесцветно шмыргнул носом. — Можем ссудить вас деньгами. Можем… да всё такое можем. Власть в пределах острова Мадагаскар, полную и всеобъемлющую. Президентство в цивилизованной стране гарантировать не можем, не потому, что не можем, простите за каламбур, а потому что не по сеньке шапка, рожею вы не вышли — тут уж проще вас ликвидировать. Опять спрашиваю — ваши условия?

— Кто такие «вы» и зачем?

Тать отставил в сторону чашку, скривился:

— Зачем вам обязательно нужно всё знать? Живите спокойно и ничего не знайте. Ладно, расскажу: тоска в многозначительность играть. За пяток сотен лет надоедает и многозначительность, и желание пророчествовать и, наоборот, молчать. Видите, я уже и начал рассказывать. Опять же, за пяток сотен лет можно понять, что правильные решения принимаются при условии полной информированности. Итак, есть материя, и ничего кроме нее нет. Кто мы для нее? Пешки, шестерки: у нее та самая фишка мироздания; что хочет, то и творит. Унизительно. Моргнет — и вот ты труп. Еще моргнет и ничего живого в ней больше нет, не надо ей теперь жизни. Но, видите ли, Данила Борисович, мы-то тоже часть мироздания, и кое на что способны. Хэ-хэ. Что нам мешает изучить материю и повязать ее, ее же руками. Она из разных структур состоит, почему бы одной структуре не взять верх? Не просто над другими, а вообще верх? Она сама нам навстречу идет, материя то бишь. Потому как содержит в себе принцип подчинения. А раз так, то и сама подчиняться может, просто еще не пробовала… Вот главная фишка мироздания и будет у нас!

Гость многозначительно приумолк. Даниле вообразилась тесная палата номер шесть и разговор по душам перед вечерним электрошоком. Визитер мгновенно учуял эту ноту, — шмыргнул пару раз несколько в иной тональности, — но словесно не отреагировал.

— Полагаю, теперь ясно. Дело у нас ладится медленно, но в космических масштабах мы успеваем. Есть разные этапы. Первым делом необходимо, само собою, побеспокоиться о продолжительности личного существования. Всякая там магия позволяет сотню-другую лет кое-как протянуть. А дальше — смрад, разложение, черви. Нужно себе ясно сказать — никаких потусторонних сил нет, а есть материя — ее и используй. Хэ-хэ. А с материей-то уж без сантиментов. Никакого бессмертия — невозможно белковому организму себя обессмертить. Она чует в нас конкурентов, чует, вот и позаботилась. Но есть такая штука, как Практическое Бессмертие. И в этом смысле у нас дело сделано. Тогда следующий этап. Но вот что мы видим: стоит ничтожный такой Данила Голубцов поперек пути и совершенно не желает подвинуться. Нехорошо. Нельзя так. Жалкий червяк на дороге у космического процесса — это чушь какая-то. Спросите, как вас так угораздило? Ничего удивительного: материя, она по большому счету дура, но по мелочам — баба капризная, может и червяка подсунуть. Хотели вас уничтожить, а вы живы; деньгами-бабами вас соблазнять — бесполезно; и власть вам не нужна. Червяк — а не плющится. Поэтому вам одно осталось — к нам. У нас интересно. Хорошо у нас, работы на миллиард лет вперед. Решайте, времени вам до завтрашнего захода солнца.