Лорел Гамильтон - Обнаженная натура

— Мне хотелось вернуться в дом — и есть, Нечестивец. Мне не важно было, что это Эдуард, что это люди. Главное — что у них теплая кровь.

Он кивнул, все еще надо мной, опираясь на локоть, другая рука гладила мне лицо. Это было скорее успокаивающее прикосновение, чем сексуальное.

— Тебе нужно выпустить ardeur до того, как проснутся другие виды голода. Его нужно напитать.

— Что со мной, Нечестивец?

— Не знаю. Но если напитать ardeur, всякий другой голод тоже будет утолен.

— На время.

Тут он улыбнулся, но с легким оттенком грусти.

— Это всегда на время, Анита. Что бы ни было тебе нужно, оно тебе будет нужно снова.

Он снова ладонью взял меня за щеку, прикоснулся губами к губам и впервые поцеловал меня — нежнейшим поцелуем, едва касаясь.

И отодвинулся — чтобы прошептать:

— Отпусти ardeur, Анита, накорми его, чтобы ты могла вернуться к своим друзьям из полиции.

Я подумала об Эдуарде, о тех, кто с ним сейчас пойдет в дом, где демон, и о том, что не прикрываю ему спину. Ну, я бы любому полисмену, с которым пошла бы, прикрыла бы спину, но будем смотреть правде в глаза: только Эдуарда я бы никогда себе не простила, если что.

Я посмотрела в лицо Нечестивца:

— Как ты понял, что именно это надо мне сказать?

— У тебя есть верность и честь, и ты не бросишь своих друзей в опасности. Кормись, и мы отнесем тебя к ним.

— Мы?

— Я позвал Истину к нам.

Я посмотрела на него так подозрительно, что он не выдержал и снова засмеялся.

— Зачем?

— Потому что если все будет правильно, я сразу после этого ходить не смогу, не то что летать.

Выражение его лица заставило меня покраснеть и опустить глаза — как раз к его голой груди, где я разорвала на нем рубашку. Это меня еще больше смутило, и я поймала себя на том, что отталкиваюсь от него. Он позволил мне сесть, но сам остался лежать на боку на шершавой земле. Куда ни глянь, здесь была только голая земля, песок и камень. Над нами, за спиной Нечестивца, нависал холм — вот и все прикрытие, Ну, не все: еще ночное небо над нами — совершенно черное, и звезды, много-много звезд. Такие яркие, такие белые, как никогда не бывает в городе.

— Мы далеко? — спросила я.

— В смысле, от города?

— Да.

— Не знаю, трудно судить по воздуху, сколько миль.

— Во всяком случае, светового загрязнения здесь нет.

Он повернулся, посмотрел вверх на переливающееся небо.

— Красиво. Но я помню времена, когда почти всюду, куда ни пойди, небо было таким. Даже в самом большом городе свет не затмевал звезд.

Я посмотрела на мерцающее одеяло звезд, попыталась представить себе мир, где ночное небо всегда такое, и не смогла. Такое небо бывает над дальней пустыней, над открытой водой, там, где нет людей.

Он тронул меня за руку — осторожная игра пальцев. Я посмотрела на него, он — на наши руки, где его пальцы едва заметным прикосновением медленно ходили по моей коже. Глаз его или выражения лица мне не было видно.

— Анита, отпусти ardeur, Я не настолько силен, чтобы пробудить его, а тебя не настолько ко мне тянет, чтобы это произошло случайно.

— Тут ничего личного, Нечестивец. Я же вижу, как ты красив.

Он посмотрел на меня, и читалось на этом лице то, чего я никак не ожидала на нем увидеть: неуверенность.

— Это правда, Анита?

— Я не слепая, — нахмурилась я. — И вижу, как ты выглядишь.

— Правда? — Он снова опустил глаза, глядя на свои пальцы, идущие вверх по моей руке. Нашел ложбинку на ее изгибе, кончиком пальца потрогал теплую мягкую кожу. Я вздрогнула, дыхание перехватило. Тогда он улыбнулся: — Может быть, и видишь.

Он продолжал водить пальцем над той же точкой, я поежилась и сказала ему:

— Щекотно!

— Не думаю, — ответил он и сел. В сидячем положении рядом со мной он был куда как выше. Взял меня за плечи, погладил по рукам. — Впусти меня, Анита. Впусти.

От второго смысла я поморщилась, но его ладони на моих руках отвлекли меня от неприятного ощущения. Он меня обвинил по телефону в переборчивости; сейчас, под его руками, я поняла, что он был прав. Ко мне снова вернулась привычка подавлять ardeur. Между кормлениями я могла теперь протянуть дольше, и поэтому продолжала воевать. И до сих пор продолжаю, даже хотя знаю, что Эдуард будет звонить в местную полицию, чтобы организовать рейд на дом Тодда Беринга. Они войдут, и там наверняка будет как минимум демон, а может, и вампиры. В качестве же поддержки с ними будет только кто-то вроде Санчеса. Он мощный экстрасенс, но не разбирается в мертвецах, и я вполне уверена, что в демонах тоже. Если меня там не будет, а дело обернется хреново, я всю жизнь буду себя грызть, что могла бы их спасти — и не спасла.

Все, что мне нужно, — это исполнить секс с лежащим рядом мужчиной и напитать ardeur, а потом я готова появиться, как бог из машины. В такой формулировке это кажется просто: секс, напитать ardeur, отловить демона и нескольких вампиров, при этом чтобы никто из своих не погиб. Проще простого.

Но сперва — отпустить вожжи. Сперва — добровольно создать себе еще одну уязвимость, еще одного мужчину. Вот именно этот момент мне не очень нравился. Если правду сказать, совсем поперек горла. Не люблю быть уязвимой, ни для чего и ни для кого.

— Я недостаточно силен, чтобы пробиться сквозь твои щиты, Анита, — сказал он тихим и спокойным голосом.

Даже сейчас ситуацию контролировала я. Я могла просто сказать ему, чтобы отнес меня обратно к Эдуарду и к ребятам. Но… а что если я потеряю самообладание посреди налета на дом чернокнижника? А если голод вспыхнет в машине, когда я буду с Эдуардом, Олафом и Бернардо? Есть вещи похуже, чем секс с друзьями. Я могла бы у них выдрать глотки и купаться в их крови; и так бы и было, если бы Нечестивец меня от них не унес.

Нет уж, что бы там со мной ни было, но питать ardeur — это меньшее зло. Быстро подзаправиться, и снова за раскрытие преступления. Посмотрев на высокого красавца, я сказала:

— Мне жаль, что первый раз у нас будет на скорую руку. Ты стоил бы того, чтобы не торопиться, Нечестивец.

Он улыбнулся, и лицо его смягчилось:

— Ничего приятнее я от тебя в жизни не слышал.

Я тоже улыбнулась:

— Когда я выпущу ardeur после такого долгого поста, это может показаться грубым.

— Я буду осторожен.

— Я не про это.

Мотнув головой, я просто сняла с себя футболку, купленную у «Триксиз», и осталась в одном лифчике в эту на удивление теплую ночь.

Нечестивец посмотрел на меня удивленными глазами.

— Я про то, что можем случайно так разорвать друг на друге одежду, что надеть будет нечего.

Он пожал плечами и стал развязывать галстук:

— Предпочел бы обнажаться более чувственно, но командуешь ты.

— Хорошо бы, — вздохнула я.

— Ты говоришь: «разденься» — я раздеваюсь. Это и значит, что ты командуешь.