Александр Рудазов - Преданья старины глубокой

Глава 30

Над Владимиром-на-Клязьме разносился колокольный перезвон. Далеко на восходе занималась заря. А на княжье подворье важно вступало невиданное чудо – ходячая изба.

Путь от Мурома до Владимира затянулся почти на сутки. Жалеючи спящих Ивана с Яромиром, баба-яга не слишком погоняла свою диковинную избушку. По шажочку, по шажочку – вот и верста долой, а за ней и другая.

По улицам изба пробиралась тишком, под покровом темноты, сопровождаемая княжьими гриднями. А не то как набегут зеваки большие и малые, так не порадуешься. Всякому ж любопытно на эдакую невидаль подивиться!

Разбуженный спозарань Всеволод выходил во двор пасмурный, угрюмый, обреченно опустив очи долу. Тиборский княжич вновь воротился до срока – значит, и в третий раз задачка успешно выполнена, можно даже не проверять. Все, дальше выкручиваться никак невозможно – и без того уже за спиной шепчутся недоуменно.

Надо было, конечно, с самого начала приказать что-нибудь вовсе невыполнимое – хрустальный дворец в одну ночь выстроить, за один день поле засеять и урожай с него собрать или, скажем, стадо быков в одну харю сожрать… Да кто ж мог знать, что этот желтоглазый дружка такой пронырливый?! Князю все же хотелось соблюсти какую-то видимость – мол, все честно, испытания хоть и сложные непомерно, но человеку справиться под силу…

Весь замысел испортила темная лошадка – этот самый Яромир! Всеволод нисколько не сомневался, что без умелого помощника княжич Иван ни за что не сумел бы раздобыть молодильное яблоко, золото водяного… а теперь вот еще и кота Баюна.

Да, без умелого помощника… без умелого помощника… На чело князя Всеволода вдруг набежала тень, а губы задрожали в кривой ухмылке – голову посетила неожиданная мысль…

Выкрутиться-то не так уж и трудно!

– Добро пожаловать, гости любезные! – уже совершенно приветливо молвил он, поднимая глаза. – Ба-ба-ба, да кого же я вижу?! Ты ли это, бабуся?!

– Я, я, милок! – отозвалась Овдотья Кузьминишна, спускаясь по крыльцу с полным блюдом горячих пирожков. – Давненько не виделись, давненько! Соскучился ли?..

– Да как же не соскучиться, бабуся?! – с искренней радостью обнял старушку великий князь. – Почитай, лет тридцать не видались – а ты все прежняя, ничуточки не переменилась! А я вот постарел, постарел…

– Ау, княже! – окликнул его Яромир. – Принимай добычу охотничью! Мы жизнями своими рисковали, сквозь огонь-воду прошли, но кота Баюна тебе все ж добыли!

– Да-да, хорошо, положите там где-нибудь… – рассеянно отмахнулся Всеволод, жуя пирожок с черникой. – Ну, бабусь, порадовала! Ты уж у меня теперь погости – а то все одна да одна в чащобе своей…

– Погощу чуток, погощу, а как же! – охотно пообещала старушка, семеня рядом с князем. – Сейчас вот только избушку выведу из города – неуютно ей в стенах-то…

– Выведи, бабуся, конечно, – согласился князь. – А ступа-то у тебя еще на ходу?..

– На ходу, милок, на ходу, а как же!

Четверо дюжих гридней опасливо взялись за громадного кота. Тот сонно урчал, подергивая лапами, – за время пути бабка так напичкала его сметаной, что пушистый живот раздулся пузырем.

– Яромир, а Яромир! – недоуменно обратился к оборотню княжич, придерживая кошачью голову.

– М-м?..

– А чего это князь бабушку-ягу так привечает? Точно родную!

– А сам-то как думаешь? Это ноне Всеволод Юрьевич – седой да важный. А лет тридцать назад был он такой же, как ты нынешний, и тоже все странствовал где-то. В отрочестве в Царьграде жил, потом на Киев с братьями ходил – Андреем, Михалком… Довелось ему и по лесам побродить, у Овдотьи Кузьминишны погостить… Она ему, помнится, пособила тогда здорово – научила, как клад богатый заполучить… Давайте, други, сгружайте кису!.. Раз… два…

– Ф-фух!.. – одновременно выдохнули гридни, бережно опуская Баюна у корней огромного дуба.

К работе приступили кузнецы. Железный колпак аккуратно распилили и сняли, но взамен на горло диковинного кота лег толстенный ошейник с двумя петлями. На этих петлях сомкнулись звенья тяжелой позолоченной цепи, обвивающей древесный ствол двойным кольцом.

Теперь кот мог свободно ходить круг дуба, даже лазить по нему, но отойти от ствола дальше чем на сажень не позволяла цепь.

– Княже, готово!.. – пробасил воевода Дунай, лично проверив прочность цепи. – Не вырвется кошак!

– У-м-м, хорошо… – невнятно пробурчал Всеволод, жуя пирожок с брусникой. – Сейчас иду…

Воевода осторожно перерезал ремни на Баюне остро наточенным копьем, благоразумно не приближаясь вплотную. И не зря – как только когтистые лапы освободились, ужасный зверь тут же вскочил и бросился на воеводу, злобно шипя и бия хвостом.

Однако цепь натянулась, и Баюн повис на ней, болезненно хрипя. Он попятился назад, уселся на пушистую задницу и бешено засверкал глазами.

– Суки… – еле слышно пробормотал громадный кот. – Живодеры поганые…

Вокруг него уже начал собираться народ. Бояре, гридни, простые холопья – все одинаково ахали и показывали пальцами, рассматривая невиданное чудище. Кот Баюн презрительно зафырчал и отвернулся.

В толпе образовался проход – вперед вышел сам великий князь. Он без особого интереса окинул котяру взглядом, дожевывая последний пирожок – с морошкой, облизал жирные пальцы и лениво спросил:

– Знаешь, кто я такой?

– Сука! – рявкнул Баюн.

– Ой, княже, да он и вправду тебя знает!.. – тоненько запищал Мирошка.

В толпе послышались сдавленные смешки. Князь Всеволод с каменным лицом вздел ладонь, и все мгновенно затихло.

– Так… – недобро процедил князь. – Вот вы, значит, как… Ну давай, кот Баюн, покажи большую страсть!

– Фр-р-р-р… – тихо-тихо прошипел Баюн, насмешливо щуря зеленые глазищи. – Разбежался, толстопузый…

– Но-но! – невольно потрогал живот князь. – До чего же нахальная кошка… Ну же, раззадорьте мне его!

Вперед выступили трое молодых гридней с рогатинами. Оставаясь вне досягаемости ужасных когтей и зубов Баюна, они тыкали его заостренными палками и глупо гыгыкали, глядя, как ярится и беснуется диковинный зверь.

– Мрр-рр-р-р-рвау-у-у-у!!! Мррр-р-ра-а-ау-у-у-у!!! – исступленно рвался с цепи Баюн, безуспешно пытаясь уклоняться от уколов. – Ррр-маа-у-у-у!!! Аа-а-а-р-р-р-хр-рр…

Сначала он рычал, шипел, фыркал, огрызался – с неистовым бешенством, пуская пузырчатую пену и страшно колотя хвостом по бокам. Потом постепенно начал стихать, уже не шипя, а хрипя. А потом вовсе тоненько, даже жалобно замяукал, отступая назад и прижимаясь к дубу.

В конце концов, когда слепая боль и бешенство окончательно поглотили кошачий разум, он поднялся на дыбы подобно разъяренному медведю, рванулся особенно мощно… и таки скогтил одного гридня!